Миры Филипа Фармера. Том 9
Шрифт:
Звездная Ложка жаловалась лишь на то, что не может переселить сюда своих родителей. Мама ее жила в долине, отца же китаянке найти не удалось.
— Ты не будешь возражать, если я все-таки сумею перетащить их сюда?спросила она как-то. — Возможно, когда-нибудь мне это удастся. Они могут поселиться в отдельной квартире, чтобы не мешать тебе. А я буду навещать их только с твоего согласия.
— Конечно, — согласился Бертон. — Можешь переселить сюда всех своих братьев и сестер. А также тетушек, дядюшек и кузенов.
Он не мог бы помешать Звездной Ложке, даже если бы захотел, но не собирался говорить ей об этом. Зачем разочаровывать человека, который так хочет вам угодить?
— Меня удивляет, что она так и не стала здесь более самостоятельной, чем была в долине Реки, — сказал Фрайгейт, когда Бертон заговорил с ним на эту тему. — Конечно, она воспитана в традициях китайской культуры восьмого века, но в долине ей пришлось столкнуться со многими другими культурами.
Обыкновенно жизнь на берегу Реки эмансипирует женщин.
— Не всегда, — возразил Бертон. — У нее была трудная жизнь, и это еще мягко сказано. Ты же знаешь ее печальную земную историю. А в долине ей пришлось не легче. Ее там насиловали много раз, хотя, похоже, это не причинило ей особых душевных страданий.
— Похоже-то похоже, но не забывай, что она очень сдержанна.
— Ну конечно, восток — дело тонкое.
— Она очень красива.
— Исключительно. Должен признаться, я польщен тем, что она так страстно меня желала. И все же… я по-прежнему предпочел бы белую и не столь блестящую блондинку, которая была бы предана мне.
— Если найдешь такую и сумеешь воскресить, будь осторожнее со Звездной Ложкой. В ней куда больше огня, чем кажется.
Через несколько дней после вечеринки Бертон с китаянкой собрались навестить Фрайгейта в его мире и уселись в специальные кресла, сконструированные Бертоном. Они были больше обычных и находились внутри герметичных пластиковых сфер трехдюймовой толщины. Лучеметы, торчавшие из оболочки, могли стрелять в любых направлениях — вперед, назад, вверх и вниз.
— Кого ты боишься? — спросила Звездная Ложка, увидевшая бронированные кресла впервые.
— Я никого не боюсь, — ответил он, — но я почти никому не доверяю. По коридорам рыщет слишком много неизвестных личностей. К тому же у нас нет никакой уверенности, что в башне не прячется кто-то из этиков.
Кресла взмыли над минаретами и куполами, покрытыми золотым сплавом, в котором сверкали громадные драгоценные каменья, и полетели над рекой и джунглями к выходу. Бертон нажал кнопку на пульте, передававшую по радио закодированную команду «сезам, откройся». В кресле Звездной Ложки такой кнопки не было, ибо Бертон отказался сообщать ей код. Она нерешительно спросила его почему, и он объяснил ей, что не хочет рисковать: а вдруг ее кто-нибудь схватит и выпытает кодовое слово?
— Но кому это нужно? — удивилась она.
— Возможно, никому. Однако это не исключено.
— А что, если кто-нибудь схватит тебя?
— Я предусмотрел такую возможность.
Китаянка не стала спрашивать, какие, меры предосторожности он принял.
Ведь эту информацию у нее тоже могли выудить под пытками.
На круглой площади не было ни одного человека, только роботы убирали мусор. Остановив кресло перед входом в мир Фрайгейта, Бертон громко окликнул американца по имени. Через несколько секунд на экране появилось лицо хозяина. Дверь распахнулась, и кресла вплыли в тесную прихожую. Вторая дверь открыла перед ними мир, в котором солнце стояло десятью градусами ниже зенита, температура была восемьдесят пять по Фаренгейту, а воздух перенасыщен влагой. Они пролетели над очень густыми буйными джунглями, над речкой с притоками и над большими полянами. В воде и по берегам ползали громадные зубастые крокодилы. Перед глазами то и дело мелькали головы здоровенных рептилий
Питер Фрайгейт сидел в окружении трех собак на веранде в кресле-качалке, слушал «Музыку на воде» Генделя и потягивал мятный коктейль.
На коленях у него лежал сиамский кот. Собаки — настоящие собаки, а не компьютерные копии — с лаем спрыгнули с веранды и подбежали к Бертону.
Громадный ротвейлер, немецкая и шотландская овчарки, они все втроем носились вокруг гостя, виляли хвостами и поскуливали от удовольствия, когда он их поглаживал. Фрайгейт встал, лишив кота удобного ложа, и поздоровался с гостями. Одет он был в белую льняную рубаху, расшитую египетскими иероглифами, и белый же льняной кильт по колено.
— Приветствую вас во Фрайгейтландии, — сказал он с улыбкой. — Присаживайтесь. — Он кивнул на два кресла-качалки. — Что будете пить?
Фрайгейт хлопнул в ладоши, и в дверях появились два андроида в лакейских ливреях.
— Что, похожи? — спросил хозяин. — Я сделал их точными копиями двух президентов, которых всегда не любил. Одного зовут Хитрюга Дики, а другого — Ронни. Вот этот, у которого вид проныры, Дики. — Фрайгейт помолчал. — Хозяйка дома спустится через минутку.
— Так ты решился в конце концов обзавестись подругой?удивился Бертон.
— Да. Собаки и кошки — замечательные друзья, они никогда вам не противоречат. Но я соскучился по разговорам и другим вещам.
Слуги принесли напитки — скотч для Бертона и вино для Звездной Ложки.
Бертон вытащил из кармана гаванскую сигару, и Дики, моментально подскочив к нему, щелкнул зажигалкой. Ронни поднес огонек к сигарете китаянки.
— Да, такая жизнь по мне! — сказал Фрайгейт. — Я летаю над джунглями и с огромным удовольствием наблюдаю за своими динозаврами. А чтобы тираннозавры не пожирали бронтозавров, я кормлю их мясом на раздаточной станции возле монолита. Но все равно поддерживать баланс между хищниками и травоядными довольно трудно. В один прекрасный день мне это, наверное, надоест. И тогда я ликвидирую юрский период, заменив его меловым. Я собираюсь последовательно воссоздать все эволюционные периоды до эпохи плейстоцена. И на нем остановлюсь. Мне всегда ужасно нравились мамонты и саблезубые тигры.
Глава 25
Бертон отмахнулся от мухи.
— Неужели тебе необходимо такое правдоподобие?
— Тут и москиты тоже есть. Вечерами мне приходится скрываться от них в доме. Я не хочу, чтобы здешний мир был стерильным раем без мошек. В свое время я проклинал мух, москитов и муравьев и не мог понять, зачем Господь наводнил ими Землю, отравляя нам существование. Теперь я понимаю. Они для меня источник наслаждения. Когда они закусают тебя до смерти — не в буквальном смысле, разумеется, — и ты наконец укроешься в каком-то недоступном для них местечке, само их отсутствие доставляет несказанную радость.