Миры Филипа Фармера. Том 9
Шрифт:
— Я не просто убью тебя, — сказал Терпин. — Я сотру твою телесную матрицу.
Ты никогда больше не сделаешь такого ни с одной женщиной. Тебе конец, Данауэй!
Луч, выпущенный из лучемета Терпина, оборвал истошные вопли насильника.
Данауэй упал на пульт головой, на которой виднелись две аккуратные дырочки.
— Киньте его в конвертер и кремируйте, — велел Терпин своим телохранителям.
— Ты действительно собираешься стереть его матрицу?спросил Hyp.
— Почему бы и нет? Он никогда не изменится.
— Ты не Бог.
Терпин нахмурился
— Ну и хитрый же ты, Hyp! Ты совершенно заморочил мне голову своими религиозно-философскими рассуждениями. 0'кей. Значит, не стирать? А он, вернувшись в долину, начнет насиловать и избивать других женщин. Ты согласен взять это на свою совесть?
— Этики в мудрости своей устроили так, чтобы все злодеи, даже самые отъявленные, жили до конца проекта. Без исключений. Я верю этикам. Они наверняка знали, что делают.
— Да? — откликнулся Терпин. — Если они такие умные, то почему не раскусили Логу? Почему не приняли мер предосторожности против него и ему подобных? Он порушил все их расписание и программу.
— Я, например, не уверен, что они не приняли мер предосторожности против подобных Логе, личностей, — спокойно сказал Hyp.
— Может, объяснишь? — не понял Терпин.
— Пока что у меня нет объяснений.
Том Терпин задумчиво закурил громадную сигару.
— 0'кей, — сказал он наконец. — Будь по-твоему. Поскольку сейчас людей в долину не отправляют, Данауэй никому не причинит там зла. Но когда… если… компьютер начнет снова перемещать людей сюда, пускай даже не думает трогать Данауэя с места без моего согласия. Которого я, возможно, не дам. Я просто не знаю, какое у меня в то время будет настроение.
— Да таких данауэев, которые, словно гиены, только и жаждут вырваться на свободу, миллионы! — сказал Бертон. — Какой смысл судить и казнить одного?
— Потому что он изнасиловал твою женщину! — ответил Терпин.
— Но она не моя собственность, я и не хочу говорить за нее, — заметил Бертон. — Почему бы… Поскольку она пострадавшая, почему бы нам не предоставить решение ей самой?
Алиса, выйдя из спальни, услышала его слова.
— Ну Дик! — воскликнула она. — Так, значит, она не твоя собственность и может сама говорить за себя? Подумать только, от кого я это слышу! Ты здорово изменился.
— Надеюсь.
— Жаль, что ты не сделал этого раньше, до того как мы расстались, сказала Алиса. — Знаешь, мне даже как-то обидно. Ты живешь с этой китаянкой без году неделю, и она уже вызвала в тебе такие перемены.
— Она тут ни при чем.
— А кто при чем? Господь Бог? Дик, ты просто невозможен.
— Как она? — спросил Hyp.
— Неплохо — насколько можно после… такого. Мы с Афрой и Софи присмотрим за ней несколько дней. Если, конечно, Дик не против.
— Конечно, я не против, — сказал Бертон не без внутреннего сопротивления. — Это очень благородно… самоотверженно… с вашей стороны.
После снотворного, рекомендованного компьютером, Звездная Ложка уснула.
Бертон с Фрайгейтом вынесли ее на носилках через боковую дверь и положили на заднее сиденье огромного
— Когда проснется, она будет вполне здорова, — сказала Софи. — Физически, я имею в виду. Но умственно и эмоционально…
Женщины договорились, что будут по очереди ухаживать за Звездной Ложкой. А Бертона позовут, как только она проснется. Он протестовал, уверяя, что в этом нет необходимости. Он будет сидеть возле ее кровати до пробуждения, а потом сам за ней присмотрит.
— Позвольте нам тоже принять в ней участие, — сказала Софи.
Бертон сдался и сказал, что они будут заботиться о несчастной вместе; он понимал причину их настойчивости. Женщины глубоко сочувствовали Звездной Ложке, потому что сами не раз подвергались насилию. Им искренне хотелось помочь ей; это непреодолимое влечение, если можно так выразиться, было свойством их натуры.
— Прирожденные сиделки, — сказал Бертон Фрайгейту.
— Везет же некоторым!
Американец вовсе не иронизировал. Он завидовал людям, которые с радостью служили своим ближним.
Звездная Ложка встала к завтраку. Хотя она выпила только немного чаю и поклевала кусочек тоста, китаянка чувствовала себя достаточно хорошо, чтобы принять участие в застольной беседе. Она, казалось, радовалась обществу трех женщин, которым несколько раз даже удалось ее рассмешить. Но Бертона сторонилась и пресекала его попытки завязать разговор, отделываясь односложными фразами, кивками или покачиваниями головой.
Через пару дней три женщины распрощались и ушли. Звездная Ложка тут же прекратила подолгу отрешенно глядеть в пустоту и занялась усердной работой с компьютером.
— Она уходит от реальности, — пожаловался Бертон Нуру и Фрайгейту. — Хотя нельзя сказать, что уходит в себя. Она по уши погрузилась в исследования.
Когда я к ней обращаюсь, она прерывает работу — не знаю, что ее так увлекло, меня в это не посвящают, — и слушает, что я ей говорю. Но я часами, вернее, днями, пытаюсь вернуть ее прежнее «я», и все впустую.
— Хотя ее насиловали уже не раз, — заметил Фрайгейт.
— Наверное, это потрясение оказалось последней каплей. Оно терзает ее, как незаживающая рана.
Бертон не рассказал друзьям, что Звездная Ложка ненадолго оживилась лишь тогда, когда он спросил ее, как бы ей хотелось покарать Данауэя. Она ответила, что не хочет стирать его матрицу. Он, безусловно, заслуживает вечного забвения, но она не в силах принудить себя к такому решению.
Конечно, Данауэя надо наказать — возможно, наказание послужит ему уроком, хотя Звездная Ложка сильно в этом сомневалась. В конце концов она заявила, что не хочет думать ни о каких карах и приговорах. Она желала бы просто забыть обо всем, но не могла.