Миры Клиффорда Саймака. Книга 10
Шрифт:
Блэйн присел на корточки, укрывшись под разлапистыми кедрами, и снова сказал сам себе, что погони за ним нет, что никто его не преследует. «Фишхук» временно выведен из строя, потому что сгорела фактория. А Ламберт Финн… В данный момент — кто угодно, только не Ламберт Финн.
Без малейшей жалости Блэйн вспомнил выражение глаз Финна, когда он обменялся с ним разумами, остекленевший, полный ужаса взгляд, ошеломленный этим непрошеным вторжением, этим сознательным осквернением могущественного жреца и великого пророка, рядящего свою ненависть в тогу религии или
— Что ты сделал! — закричал он тогда, охваченный страхом. — Что ты со мной сделал!
Потому что его коснулись и обжигающий холод чужого разума, и его абсолютная бесчеловечность, и ненависть, исходящая от самого Блэйна.
— Все! — объявил ему Блэйн. — Отныне ты уже не Финн. И человек ты тоже только отчасти. Теперь ты частично я, частично — существо, которое я нашел в пяти тысячах световых лет отсюда. И я очень надеюсь, что теперь придет конец тебе и твоим проповедям.
Финн открыл рот и снова закрыл его, не произнеся ни звука.
— А сейчас я уйду, — сказал ему Блэйн, — и ты, во избежание недоразумений, меня проводишь. Ты обнимешь меня, как вновь обретенного брата. И по дороге будешь говорить со мной, как с наилюбимейшим другом детства, а если это у тебя не получится, я сумею объяснить, во что ты превратился.
Финн стоял в нерешительности.
— Во что ты превратился, — повторил Блэйн. — И репортеры внизу запишут каждое слово.
Этого довода для Финна оказалось достаточно, более чем достаточно.
И они вместе прошли по коридору, спустились по лестнице, пересекли фойе, а репортеры ошарашенно глядели на нежно держащих друг друга под руки, оживленно беседующих друзей.
Они вышли на улицу, озаренную все еще полыхающей факторией, и двинулись, будто прогуливаясь и обмениваясь пожеланиями напоследок, по тротуару.
А затем Блэйн скользнул в переулок и побежал в сторону обрывистого берега реки.
«И снова я бегу, — подумал Блэйн, — просто бегу, не имея никакого плана. Правда, были и передышки, и я все же нанес пару ударов по планам Финна. Лишил его наглядного пособия, с помощью которого он собирался доказать злонамеренность и вредоносность паракинетиков; влил в его разум новые сознания; и теперь, что бы Финн ни делал, он уже никогда не сможет быть узколобым эгоманьяком, как раньше».
Блэйн присел и прислушался, но, кроме голосов реки, совы и тополиных листьев, ничего не было слышно.
Он медленно встал на ноги и тут услыхал новый звук — вой хищника, голос клыков и когтей. Блэйн застыл, не в силах пошевельнуться. Этот вой разбудил в нем страх, который люди пронесли через столетия — из пещер каменного века до дней нынешних.
Собака, наверное, попытался он успокоить сам себя, или койот. Не оборотень же. Оборотней не бывает.
И все же инстинкт, которому он с трудом сопротивлялся, кричал ему: беги, не раздумывай, спрячься, спрячься где угодно, лишь бы укрыться от крадущейся сквозь лунную ночь опасности.
Он стоял напрягшись, в ожидании, что вой повторится, но больше тишину ничто не нарушало. Он расслабил окаменевшие мышцы и стянутые
Если бы он верил, если хотя бы наполовину верил, он бы побежал. Что может быть проще — поверил и побежал. Это-то и делает людей наподобие Финна столь опасными. Они играют на инстинктах, которые лежат почти на поверхности, под самой кожей, — на страхе, следом за которым идет ненависть.
Выйдя из кедровой рощи, он осторожно пошел низом вдоль обрыва. Идти здесь при свете луны, как он вскоре понял, оказалось непросто. Он то и дело натыкался на камни, попадал в ямы, где ничего не стоило сломать ногу.
Он снова подумал о том, что не давало покоя с тех пор, как он поговорил с Финном.
Финн сказал, что Гарриет Квимби — агент «Фишхука».
Нет, этого не может быть — кто как не Гарриет помогла ему бежать из «Фишхука».
И все же… Она была с ним в том городке, где его чуть не повесили. Она была с ним, когда убили Стоуна. Она была, когда он залез в дорожный гараж, где его поймал Рэнд.
Блэйн пытался загнать эти мысли в подсознание, но они продолжали вылезать наружу, преследуя его.
Чепуха. Гарриет — и вдруг агент. Журналистка высшего класса; надежный товарищ; когда нужно, решительна и хладнокровна. Конечно, если б она захотела, из нее вышел бы отличный шпион — но ей это просто чуждо. Вероломство не в ее характере.
Берег пересекал глубокий овраг, уползающий вниз, к реке. На краю оврага росло несколько изогнутых деревьев.
Блэйн обогнул рощицу понизу и сел на землю.
Внизу под ним неслась река, и в ее черных водах поблескивали серебряные искры, а лес в долине казался еще чернее. По обоим берегам белесыми горбатыми призраками выстроились холмы.
Сова замолчала, но рокот стал громче, и, если прислушаться, можно было различить, как журчит вода, омывая песчаные отмели и прорываясь сквозь кроны рухнувших деревьев, чьи корни еще цеплялись за берег.
«А здесь неплохо будет заночевать, — подумал Блэйн. — Правда, у меня нет ни одеяла, ни пледа, но деревья и согреют меня и спрячут. И потом, за весь день я впервые оказался действительно в безопасном месте».
Забравшись в густую поросль, он стал устраиваться. Пришлось вывернуть несколько камней, убрать в сторону обломленный сук. Потом, орудуя на ощупь в темноте, он сгреб в кучу несколько охапок листьев и, только закончив все приготовления, подумал о гремучих змеях. Хотя, сказал он себе, для гремучих змей стало слишком прохладно.
Он сжался в комок на куче листьев. Оказалось совсем не так удобно, как он рассчитывал. Впрочем, ему не так долго здесь лежать. Скоро взойдет солнце.
Блэйн тихо лежал в темноте, а его сознание, как на экране, снова и снова прокручивало события прошедшего дня — мысленно подводило итоги, чему он тщетно пытался положить конец.
Отдельные кадры и сюжеты истекших, наполненных событиями суток беспрерывно сменяли друг друга, теряя реальность, превращаясь в видения.
Как же их остановить, мучился Блэйн, как заставить себя думать о чем-то другом?