Миры Клиффорда Саймака. Книга 12
Шрифт:
— Так не бывает, — откликнулся Бун. — Бабушкины сказки…
— Не сказки, а истина, — заявил Коркоран. — Удалось установить с полной достоверностью, что поместье действительно существовало, но испарилось.
— И только-то? — спросил Бун, качая головой. — Но я по-прежнему не понимаю, чего ради ты решил послать за мной. Я не специалист по поискам пропавших без вести и тем более по поместьям, испарившимся четыре века назад.
— Сейчас все поймешь. У меня хватало других дел, Мартин исчез, и я постарался выкинуть его из головы. Но недели две назад я узнал из газет, что «Эверест» собираются взорвать…
Коркоран вопросительно
— Эта новость напомнила мне о Мартине, — продолжал Коркоран со вздохом. — Я подъехал к отелю, просто чтобы взглянуть на здание в последний раз. До того я полностью перепоручил все, что с ним связано, своим агентам, и это была моя ошибка. Ты не забыл мои слова, что я теперь вижу все иначе?
— Ты заметил что-то особенное? Что-то такое, что твои агенты прошляпили?
— Нечто, чего они никак не могли увидеть. Могу только я, и то если смотрю под строго определенным углом. Я — как бы сказать поточнее — не умею ступить за угол, но иногда я, кажется, вижу то, что за углом. Может, зрение работает в более широком спектре, а может, со сдвигом во времени. Как по-твоему, Том, мыслимо ли, чтобы человек оказался способен ступить на миг в прошлое или в будущее, хотя бы заглянуть в этот миг?
— Понятия не имею. Никогда не задавался таким вопросом.
— Нет так нет. Понимаешь, на стене отеля, возле апартаментов Мартина, висит как бы закрытая лоджия наподобие тех, какие лепятся к стенам жилых домов. Только нормальное зрение ее не воспринимает: лоджия как бы наполовину в этом мире, наполовину вне его. И раз Мартин не жил у себя в комнатах, то я уверен, что он жил в этой лоджии или, точнее, в этой коробке.
Бун поднял свой бокал и, осушив до дна, аккуратно поставил на стол.
— И ты хочешь, чтоб я ступил за угол и проник в эту коробку? — Коркоран кивнул. — Не знаю, могу ли я тебе помочь. Я никогда не пользовался этим трюком сознательно. Каждый раз это случалось тогда и только тогда, когда мне угрожала смертельная опасность. Какой-то механизм выживания, что ли. Не знаю, смогу ли я включить механизм по заказу. Можно, конечно, попробовать, но…
— Попробуй — вот и все, чего я прошу. Я исчерпал все другие возможности. Отель сегодня пуст и под охраной, но я устроил так, что нас туда пропустят. Сам я угробил там уйму времени, зондируя, выстукивая, протыкая стены и сверля их, все пытался найти дорожку в эту лоджию. Ничего не вышло. Выглянешь из окна, к какому она примыкает, — и видишь улицу, а больше ничего. А выйдешь наружу, посмотришь вверх — эта штуковина снова тут как тут.
— Джей, а что все-таки тебя заботит? — спросил Бун настойчиво. — Что ты надеешься обнаружить в так называемой лоджии?
— Сам не знаю, — покачал головой Коркоран. — Может, и вовсе ничего. Мартин стал для меня чем-то вроде навязчивой идеи. Вполне вероятно, я уже потратил больше, пробуя выяснить что-либо на его счет, чем он выплатил мне за все годы. Хуже всего, Том, что я чувствую: в эту коробку надо проникнуть любой ценой! — Он замолк, рассматривая пустой бокал. Потом вздохнул и снова поднял глаза. — Беда в том, что у нас с тобой мало времени. Сегодня пятница, и уже вечер, а отель планируют взорвать в воскресенье рано утром, когда на улицах ни души…
Бун негромко присвистнул:
— Надо же было дотянуть до последней секунды!
— Это от меня не зависело. Тебя было нелегко найти. Когда удалось наконец выяснить, что ты в Сингапуре, я послал телеграммы в каждую дыру, где ты мог бы остановиться. Теперь, если мы хотим что-нибудь предпринять, надо действовать молниеносно.
— Завтра, в субботу, — согласился Бун.
— Давай наметим завтрашний вечер. Днем там состоится шоу для прессы, посвященное последнему дню старого отеля. Телекамеры и репортеры по всему зданию. Мы приступим к делу, когда все угомонятся. — Коркоран встал и, забрав бокалы, опять отправился к бару с роскошным выбором спиртного. — Ты, конечно, остановишься у меня?
— Во всяком случае, я на это рассчитывал.
— Прекрасно. Тогда выпьем еще по одной и, если не возражаешь, припомним прежние деньки. Потом я покажу тебе твою комнату. А коробку-лоджию выбросим из головы до завтрашнего вечера…
Глава 2
Гопкинс Акр, 1745 Год
Дэвид бродил по полям с самого полудня в сопровождении любимого сеттера, тихо наслаждаясь как одиночеством, так и упорядоченной красотой окружающего мира.
Со стерни из-под самых ног с шумом вспорхнул, взвился в небо тетерев. Ружье автоматически взлетело к плечу, щека прилипла к прикладу. Птица попала в перекрестье прицела, и он резко повел дуло влево. «Пли!» — произнес он, зная наверняка, что, если бы дослать патрон в патронник и нажать на спусковой крючок, птица бы кувырком свалилась на землю.
Сеттер бросился было за птицей, но вернулся вприпрыжку, сел у ног Дэвида и с веселым оскалом глянул на человека, как бы спрашивая: «Ну что, развлекаемся?..» Потребовалось немало времени, чтобы приучить сеттеров из поместья к новому порядку вещей. Их от века тренировали поднимать дичь, а затем разыскивать добычу и приносить хозяину. Они просто не понимали, чего от них хотят теперь. Однако через несколько поколений приспособились и уже не ждали ни хлопка выстрела, ни приказа найти подбитую птицу.
Так какого рожна, спросил он себя в тысячный раз, я таскаю с собой ружье? Просто ради того, чтоб ощущать его вес и точное прилегание приклада к плечу?
Или чтобы вновь доказать себе, что ныне человек, оставивший за плечами долгую историю жестокостей и зверств, достиг наконец истинной цивилизованности? Но такой ответ — просто позерство. Он, Дэвид, неспособен зарезать овцу, но ест баранину. Он по-прежнему плотояден, а любой плотоядный — убийца.
Пришлось напомнить себе, что денек выдался славный, даже если бы не довелось встретить ни одной птицы. Он постоял на холме, глядя вниз на крытые соломой хижины, где жили те, кто пашет землю и держит скот. На окрестных пастбищах паслись коровы и овцы, иногда сами по себе, иногда под присмотром подростков и собак. Встретил он сегодня и стаи хрюкающих свиней, диких, как олени, рыщущих по лесным чащобам в поисках палых желудей. Но ни к свиньям, ни к людям он близко не подходил — не дерзнул. Как ни старался, не удавалось почувствовать себя сродни простофилям, радостно ковыряющимся в земле. Другое дело — впитывать душой переменчивые краски осенних лесов, вдыхать чистый студеный воздух. Он спускался к ручьям, бегущим под сенью могучих дерев, и пил прямо из ладоней, следя за стремительными тенями форелей.