Миры неведомые
Шрифт:
– Что?
– Ну, что ты тогда переживал?
– А я был без сознания. Мать опять вздохнула.
– Ты же понимаешь, мама, - Владимир даже взъерошил волосы от волнения, - надо было начать! Трудно только в первый раз. Теперь, когда будут расшифрованы записи приборов, мы, пилоты, найдем и лучший режим для спуска. Маленькая ошибка все-таки была - в угле подхода к поверхности моря. Поэтому ракета и ударилась слишком сильно. Второй раз будет легче. Она поплывет, как утка…
– Володенька, - слабо улыбнулась Людмила
– Чего?
– Чтобы этот был последним.
– Это невозможно, мама!
– Да, знаю, родной. Подчиняюсь неизбежному. Но пойми и ты меня. Ведь мать всегда остается матерью. Каждая мать хочет, чтобы ее птенцу было хорошо и не угрожала никакая опасность. А ты очень беспокойный птенец!
Вместо ответа Владимир порывисто прижал к своей груди голову матери и с нежностью поцеловал ее седые волосы.
– Ничего, дорогая, ничего!
– приговаривал он.
– Чего ты боишься? И разве тебе не приятно, что твой сын добился своего?… Задача, мамочка, решена! Это главное!
В дверях палаты показалась дежурная сестра. Она не решалась нарушить беседу, хотя время визита давно истекло. Может быть, Владимир Одинцов действительно нарушил правила и требования дисциплины, но для медсестры он был героем дня.
Людмила Николаевна ничего не ответила, а Наташа посмотрела на Владимира с каким-то особенным выражением. Глаза ее блестели, и грудь высоко вздымалась под легким черным платьем, которое делало ее строгой и стройной.
– Ты прав, Володя!
– сказала она после минутного молчания.
– И в самом деле ты не мог поступить иначе. Я понимаю… - Она покраснела и прибавила: - И горжусь!…
Владимир глядел на нее не отрываясь.
– Да, да, я горжусь тобой! Ты смелый! Но мы две слабые женщины. Если бы ты знал, как страшно, когда ты там летишь! Невольно начинаешь думать: что с ним? Из-за малейшей ошибки, из-за какой-нибудь случайности… Ну ладно, об этом потом. Я еще тебе намылю голову, гадкий, гадкий…
Медсестра в дверях укоризненно и смущенно улыбалась, склонив голову набок.
Наташа увидела ее и улыбнулась в ответ. Она была счастлива, поэтому ни на кого не могла сердиться.
Женщины поднялись.
– Ну, прощай, милый!
– сказала Наташа.
– Прощай, дорогой!
– повторила за ней Людмила Николаевна.
– Поправляйся скорее. Если бы ты знал, как мы обе ждем тебя домой!…
Они направились к двери.
Это было как раз вовремя: из-за спины дежурной сестры уже виднелось хмурое лицо Сандомирского. Еще когда он шел по коридору, Владимир услышал знакомые шаги и в самом ритме их почувствовал гнев. Седые волосы и лихие генеральские усы еще больше оттеняли загар лица. Брови были грозно насуплены. Все это не предвещало ничего хорошего для молодого «мятежника».
При виде начальника Одинцов сделал попытку приподняться, готов был даже вскочить
– Лежи, лежи!
– махнул рукой Сандомирский и поморщился.
– Раз брякнулся на Землю - так лежи!
У него была отеческая манера говорить с молодыми подчиненными на «ты». Пилот посмотрел на него с удивлением. Этой манеры старик придерживался только в хорошем настроении. Выходит, не так уж он сердит, товарищ Сандомирский? Но Одинцов все-таки почел своим долгом обидеться на небрежные слова начальника.
– То есть как это «брякнулся», Николай Александрович?
– Очень просто. Свалился с Луны на Землю, и все.
– По всем правилам посадил ракету!
– возразил Одинцов.
– Не знаю таких правил, чтобы садиться в Черное море. Посадку считаю вынужденной, значит, аварийной. Следовательно, пилот Владимир Одинцов упал на своем снаряде и оказался в госпитале. Ну, а теперь рассказывай. Как себя чувствуешь?
– Отлично!
– Ну и хорошо… А зачем сюда прилетел? Кто позволил?
– Николай Александрович! Вы же прекрасно знаете… Расчетами доказ…
– Ничего не доказано. Я их не утверждал!
– Сандомирский резко махнул рукой.
– Но ведь расчеты-то существуют, Николай Александрович! Все вычисления показали, что можно использовать атмосферу для торможения. Использовать - и с полной безопасностью приземлиться. Надо было проверить на практике. Иначе нельзя, если мы хотим идти вперед.
– Разрешение на такой эксперимент было дано?
– Николай Александрович!…
– Не было. Так и запишем. А была такая посадка связана с риском для пилота? Была опасность потерять материальную часть?
– Вся наша работа связана с риском, Николай Александрович.
– Риск сведен к минимуму строгими правилами. А твоя попытка - риск непродуманный, необоснованный! Это вопиющее нарушение дисциплины! А еще лучший наш пилот!… Ума не приложу. Выходит, что совершенно сознательно, невзирая на мой приказ, ты изменил маршрут и взял курс на Землю?
– Точно так!
– Зачем же ты это сделал?
– Не было другого выхода. Вы же никогда не дали бы согласия на такой опыт. А вопрос назрел. Решил пойти на риск.
– Какой же толк в твоей выходке? Что ты доказал? Посадил ракету на воду без серьезных повреждений? Допустим. Ну, а что дальше? Ведь ты же прекрасно знаешь: первая задача - высадка на Луне, а где там вода?
Одинцов опустил голову.
– Никакого смысла в твоей затее не было и нет, а дисциплина нарушена, и серьезно! И где? На внеземной станции! Анархия, произвол! Совершенно недопустимо!…
Одинцову нечего было возразить против этих справедливых упреков. Он сам знал, что дисциплина на внеземной станции была священной. Малейшее отклонение от нее могло повлечь за собой гибель людей и крушение всего. Он слушал горькие слова Сандомирского и не пытался возражать.