Миры неведомые
Шрифт:
Непрерывно сверкающие молнии не пугали путешественников. Высокие утесы находились рядом и представляли естественный громоотвод. И сейчас сквозь потоки воды было видно, как огненные стрелы то и дело ударяют в скалы, но мощные электрические силы, не принося вреда, уходили в почву.
– Страшно подумать, - заметил профессор после особенно сильного разряда, потрясшего воздух, - что было бы с нашей ракетой, не будь рядом этой природной защиты…
– Не время сейчас думать о пустяках!
– неожиданно оборвал его Яхонтов.
– Скажите лучше, что может случиться с нашим стратопланом, попавшим в такую грозу?
Виктор Петрович никогда не повышал голоса. Резкий тон замечания был необычен и выдал путешественникам всю глубину волнения, охватившего начальника экспедиции. До того все сдерживались и избегали в разговоре всякого упоминания о Владимире и Наташе, чтобы не возбуждать тревоги. Теперь одна короткая фраза как будто сорвала печать молчания, и долго сдерживаемое беспокойство нашло выход.
– Почему же они молчат?
– воскликнул Сандомирский.
– Стратоплан оснащен превосходно! Отчего так долго нет ни звука от них?
– Не думаю, чтобы они могли забыть, - сказал Шаповалов, который смотрел теперь на академика с явным раздражением.
– Просто гроза нарушила связь.
– Может быть, и так. Смотрите, какая буря!
– вмешался Сандомирский.
Но по лицу Шаповалова было видно, что предполагает он другое.
– Вы думаете… авария?
– спросил академик. Шаповалов хмуро кивнул головой.
– «Авария»!
– возразил Сандомирский.
– Какая авария? Одинцов - опытный летчик. Ни о какой аварии не может быть и речи.
– А сильный разряд между тучами?
– заметил Красницкий.
– Чепуха! Одинцов не дурак, чтобы лезть туда, куда не нужно. Пилот обязан уходить от грозы. Элементарное правило навигации…
Шаповалов добавил:
– У наших пилотов большой опыт в полетах на Земле и в межпланетном пространстве, но они ничего не знают об опасностях, подстерегающих самолет на Венере…
– Что вы, собственно говоря, хотите сказать, профессор?
– хмуро спросил Яхонтов.
– Вы стремитесь убедить нас в гибели стратоплана?
– Вовсе нет. Но я всегда стараюсь предвидеть худшее, чтобы своевременно наметить план действий… Ведь нельзя же сидеть сложа руки. Надо принимать какие-то меры.
– Не так-то легко найти людей на чужой планете, - бросил академик.
– Мы даже не знаем, в какую сторону улетели наши разведчики после последней передачи… Может быть, вы сумеете предложить что-нибудь конкретное, Михаил Андреевич?
Осталось неизвестным, что собирался предложить профессор. Настроение создалось напряженное, и каждое мгновение могла возникнуть ссора. Тут вмешался Сандомирский.
– Если говорить о конкретных мерах, - решительным тоном заявил он, - то это мое дело! Направление полета известно - все указано в графике. Нет сомнений, что Одинцов точно исполняет все, что ему было приказано. Где их искать? Конечно, там, откуда получен последний сигнал… Будь второй стратоплан, дело было бы проще. А теперь придется воспользоваться вездеходом. И не переставая посылать позывные. Другого пути я не вижу.
Эти вполне деловые высказывания несколько разрядили атмосферу.
– Соображения, конечно, правильные, - сказал академик, успевший овладеть собой.
– Возможно, ими и придется воспользоваться. Однако не следует торопиться. Подождем, пока утихнет гроза. Пока рано устраивать панику. Срок еще не истек. Они поднялись в 10.15, а сейчас 18.30. Можно надеяться, что самолет цел и невредим, но просто не может передать свой курс по радио. Если же к ночи Владимир с Наташей не вернутся, то завтра надо отправляться на розыски.
– Само собой… - подхватил Сандомирский.
– Да, но с одной поправкой. Розыски - мое дело. Вы командир корабля. А за судьбу экспедиции и жизнь личного состава отвечаю я!
Сказаны были эти слова совершенно категорическим тоном. Оставалось только повиноваться.
– Виктор Петрович, возьмите меня с собой!
– заявил Сандомирский.
– Прошу и меня!
– присоединился Красницкий.
Несмотря на серьезность положения, академик улыбнулся:
– Хорошо, хорошо! Я вижу, недостатка в желающих отправиться на поиски у нас нет. Однако поедет со мной только Иван Платонович. Нельзя же всем покидать базу. Если товарищи не вернутся, спасательная группа выступает завтра, в восемь часов утра.
– А мы с профессором остаемся?
– вздохнул Сандомирский.
– Ничего, ничего, и ваша задача достаточно почетная!
Однако этот разговор лишь ненадолго разрядил тревожное настроение, охватившее путешественников. Когда все разошлись, каждый остался со своими нерадостными думами.
Сандомирский ушел в рубку, сел в кресло и погрузился в наблюдения. Гроза не прекращалась. Глядя, как порывы ветра потрясают тяжелый корпус вездехода, надежно укрепленный на берегу канатами, он невольно рисовал себе незавидное положение потерпевшего аварию стратоплана и его экипажа.
– Ну как, есть связь?
– то и дело спрашивал он Красницкого, снова севшего за радиоприемник.
– Нет, Николай Александрович, - отвечал каждый раз Иван Платонович, регулярно через десять минут переходивший с приема на передачу позывных ракеты.
Начальник экспедиции, еще недавно отвергавший всякую возможность несчастья, удалился в свою каюту, где и застыл в кресле перед окном.
Ровно в двенадцать часов ночи раздался звонок, означавший время идти спать. Ночь создавалась искусственно: окна кают занавешивались светонепроницаемыми шторами, и все электрические лампочки, кроме дежурных в рубке, салоне и коридоре, выключались.
На этот раз никто не мог уснуть и после сигнала. Когда в два часа пополуночи Виктор Петрович в пижаме, неслышно ступая по ковру в ночных туфлях, поднялся в рубку, он нашел там командира корабля.
– Не спится?
– спросил академик.
– Какой уж тут сон, Виктор Петрович! И со спокойной душой частенько уснуть не могу, а здесь… сами понимаете. Смотрите, что делается!
Гроза прекратилась, но ветер усилился. Волны с ревом набегали на берег и яростно бросались на скалы, едва не достигая того места, где стоял вездеход. Ракета, несмотря на надежные крепления, покачивалась, как корабль в бурю. Валы захлестывали окна, и в струях стекающей воды неясные очертания берегов становились расплывчатыми.