Миры Пола Андерсона. Т. 4. Чёлн на миллион лет
Шрифт:
К тому моменту картина давно прекратит свое физическое существование, уйдя в банк данных; материалы пойдут в нанотехнические процессоры и будут преобразованы в нечто иное, чтобы обеспечить очередную задумку.
Алият настаивала, что вся эта идея глупа с самого начала. Да кто же захочет пятнадцать лет пялиться на неизменную картину? Какой смысл создавать ее, чтобы потом уничтожать и заменять новой, когда проекционные панели могут в мгновение ока воссоздать любое из тысяч электронных подобий?
— Теперь, я думаю, наши друзья согласятся, что этим
— Они милостиво позволили мне занять свой досуг, — отозвалась Юкико.
— Нет, я имел в виду, что они не останутся равнодушны.
Это не просто заполнение досуга. Мы могли бы изобрести массу развлечений, и, несомненно, так и поступим. Если потребуется, можем просто ждать. Годы летят быстро, когда за плечами уже века и тысячелетия.
— Если нет ярких событий, — подсказал Ду Шань.
— Верно, — кивнул Ханно. — Я не претендую на понимание того, что физики подразумевают под временем, но для человека это отнюдь не столько-то мерных единиц; время — это события, это опыт. Человек, умерший молодым, но успевший до предела заполнить жизнь событиями, жил дольше, чем старик, до седин просидевший в унылой пассивности.
— Наверно, старик искал свой путь к мудрости, — вклинилась Юкико и опустила кисть. В голосе ее зазвучало огорчение. — Лично я никогда не могла этого добиться. Годы покоя рано или поздно неизбежно становились мне в тягость. Это расплата за вечную молодость. Тело не ослабляет хватки, с которой вцепилось в душу.
— Умирать нам предназначено самой природой, чтобы очистить дорогу будущим поколениям, оставляя им то, чего мы достигли, — тяжеловесно проронил Ду Шань. — И та же природа породила наше бессмертное племя. Может, мы чудовища, уроды? Сегодня нас любят все. Но должно ли так быть? Не заплатит ли человечество, в конце концов, своей душой?
— Не знаю, — не оставляя плетения, отозвался Ханно. — Не знаю даже, не лишен ли смысла твой вопрос. Мы уникальны, мы Реликты. Мы рождены для старости и смерти. Мы росли, ожидая их для себя. Затем переживали их снова и снова, без конца, с каждым из любимых нами — пока не встретили друг друга. Но и на этом список утрат не завершился. Мы сформированы примитивным миром. Поглядите-ка, чем мы тут заняты. Быть может, потому-то мы и отправились к звездам. Старейшие из живущих — мы, быть может, еще и последние из детей.
В каюте места хватало только-только на гардероб, преобразующийся в письменный стол с терминалом, одно сиденье и койку. Патульсий развесил по стенам репродукции с картин, изображавших городские сценки, каких в действительности уже не увидишь. Из динамика приглушенно звучал джаз начала двадцатого столетия — это был единственный род музыки, на котором они с Алият сошлись. Более поздние стили казались ей чересчур абстрактными, а старинные мотивы Ближнего Востока будили дурные воспоминания.
Они лежали бок о бок, ощущая взаимное тепло и легкий аромат пота. Но его страсть всегда угасала довольно быстро. После того он любил понежиться,
Но вот Алият зашевелилась, лягнула воздух, села, обняв колени, и зевнула.
— Интересно, что нынче творится дома?
— Насколько я понимаю, слово «нынче» почти ничего не значит для нас… нынче, — лениво ворочая языком, ответил он. — И чем быстрей и дальше мы улетаем, тем меньше и меньше оно значит.
— Ах, оставь! Почему они не поддерживают с нами связь?
— Сама знаешь. Наш двигатель экранирует их передачи. Она посмотрела на Патульсия — он лежал, закинув руки за голову и устремив взгляд в потолок.
— Ну да, но есть еще эти… как их… нейтрино!
— Эта аппаратура занята.
— Да, — с горечью отозвалась она. — Мы не стоим того, чтобы строить новую. А вот направить на какую-нибудь звезду в миллионе световых лет…
— Ну, не настолько далеко, — улыбнулся он. — Хотя действительно, расстояние довольно устрашающее.
— Плевать! Я в том смысле, что в результате они получат какую-нибудь чушь, которую ввек не разберут. У них ведь и мысли не было, что она предназначена для нас, так ведь?
— И да и нет. Довольно разумно допустить, что сообщения направлены «всем, кого заинтересуют». Всем, кто слушает. Но с какой стати мы решили, что авторы посланий должны мыслить похоже на нас, чтобы мы легко могли расшифровать их коды? Кроме того, они почти наверняка роботы. Весьма возможно, что обнаруженные нами сигналы — маяки, которые призваны лишь приманить туда новых роботов вроде тех, что выслали мы.
— Неужто там никого-никого живого? — поежилась она.
— Сомнительно. Ты разве забыла? Это ведь странные точки Галактики. Черные дыры, сгущающиеся туманности, свободные матрицы — так это называется, что ли? Признаться, современная космология меня тоже ставит в тупик. Словом, условия в тех местах опасные, где-то даже смертельные. В то же время каждый из объектов уникален. Нет никаких сомнений, что все звездоплавающие цивилизации вышлют роботов для их исследования. Вероятно, там-то посланцы всех цивилизаций и встретятся. Следовательно, будет разумно, если оказавшиеся там начнут передавать сообщения, в надежде, что на них откликнется кто-то новенький. Так что в тех местах вероятность встретить следы разума наиболее высока, и лучше всего сфокусировать аппаратуру именно на них.
— Да знаю я, знаю! — вспылила Алият.
— Что же до того, почему мы не принимаем ничего внятного от выславших роботов цивилизаций…
— Да оставь ты! Я хотела получить глоток свежего воздуха, а не лекцию!
Патульсий обернулся к ней. Его одутловатое лицо даже осунулось.
— Прости, моя дорогая. Просто предмет увлек меня.
— И меня бы увлек, не слышь я это в сотый раз. Ты раз за разом твердишь одно и то же. Хоть бы словцо свеженькое услышать!
— И от кого-нибудь свеженького. Правильно? — печально спросил он. — Я тебе наскучил, не так ли? Алият прикусила губу.