Миры Пола Андерсона. Т. 4. Чёлн на миллион лет
Шрифт:
Лэнгфорд знал заведомо, что уж его-то краснокожие не пощадят. Если очень повезет, он умрет мужчиной. Если же нет — вряд ли ему будет дело до чего бы то ни было после пыток ножами и факелами. А то еще краснокожие любят вырезать пленникам веки и привязывать их у столба лицом к ослепительному солнцу.
— Зато ты сможешь поставить детей на ноги.
— Да, — она понурила голову, — да, прости. Забыла начисто. Да, я думала лишь о себе.
— Да не робей ты так, голубушка, — собрав волю в кулак, как мог весело сказал он. — Ничего с нами дурного не случится.
— Спасибо на добром слове, дорогой, — и Сьюзи снова устремила все внимание наружу.
Ночь близилась к концу. Они разделили ее на четыре вахты, чтобы перед рассветом, когда атака наиболее вероятна, все были уже на ногах. В три часа утра Лэнгфорды закончили свое второе дежурство, разбудили работников и легли — муж на полу, а Сьюзи рядом с Эдом. Если раненый пробудится от своего тяжкого забытья, она тут же почувствует это и сможет позаботиться о нем. А мужчинам надо отдохнуть. Чем лучше они выспятся, тем лучше будут стрелять.
Проснулся Лэнгфорд от грохота, отразившегося от тесных стен оглушительным эхом. Билл врезался грудью в стену и упал — пуля ударила ему в спину. При мерцающем огоньке свечи, среди пляшущих по стенам чудовищных теней, бьющая из раны кровь казалась темнее кожи убитого.
Карлос сидел на корточках у северной стены, вскинув ружье на изготовку, но стрелять было не в кого — из западных бойниц торчало два безликих винтовочных дула. Одно еще дымилось. Второе изрыгнуло свинец, а первое тем временем исчезло. Его место тотчас же заняло новое дуло.
Лэнгфорд подскочил к кровати, загородив собой Сьюзи. Понимание озарило его болезненной пороховой вспышкой: неприятели, всего три-четыре человека, подкрались к самому дому. Под покровом тьмы беззвучные тени проскользнули за частокол и продвигались вперед ползком, то и дело замирая на месте, пока не оказались под стенами, вне поля зрения обороняющихся. Приподняв, винтовки и просунув в бойницы, они, верно, надеялись угодить кому-нибудь прямо в глаз. Тут они просчитались, но это ничего не меняло. Поворачивая стволы туда-сюда и паля внутрь вслепую, индейцы делали оборону просто невозможной.
Послышалось приближающееся улюлюканье. Затем раздались громовые удары в дверь. Лэнгфорд сразу же понял, что это не томагавки, а обычный топор дровосека, — видимо, его же собственный. Кусок доски с хрустом выломился, посыпалась мелкая щепа. Порыв сквозняка задул свечу. Лэнгфорд все стрелял и стрелял во тьму наугад — и вдруг боек сухо щелкнул по пустоте. Черт побери, где же заряженное ружье? Сьюзи завизжала. Наверное, надо было все-таки приберечь патрон для нее. Слишком поздно. Дверь упала, и комнату заполонили орды индейцев.
Грохот боя заставил Тарранта и Герейру выскочить из постелей и схватиться за оружие. Оба были полностью одеты — в таких поездках спят не раздеваясь. В лагере индейцев царила суматоха.
— El ataque [39] , — едва слышно среди выстрелов и боевых кличей произнес
— Они что, с ума посходили? — скрипучим спросонья голосом буркнул Таррант. — Лезть напролом среди ночи — полная глупость!
— Не уверен, — отозвался испанец. Шум быстро нарастал и вскоре достиг апогея. Герейра осклабился, его белые зубы блеснули в свете звезд.
39
Атака (исп.).
— Победа. Они берут дом. — Таррант тем временем натягивал сапоги. — Куда вас несет? Оставайтесь лучше здесь. Вас ведь тоже могут убить под горячую руку.
— Погляжу, не сумею ли чем помочь.
— Не сумеете. Лично я остаюсь, и не из страха. Просто не хочу видеть, что сейчас последует.
— Вы же утверждали, что вам все равно, — с болью в голосе заметил Таррант.
— Почти все равно, — согласился тот, — но восхищаться насилием — увольте! Не охотник я до таких зрелищ. Лучше мы с сыновьями помолимся об их душах. Оставайтесь с нами! — Герейра даже потянул собеседника за рукав. — Вы мне все-таки чем-то нравитесь.
— Я буду осторожен, — пообещал Таррант и решительно зашагал прочь.
Лагерь команчей он обогнул по широкой дуге. Там зажигали все новые факелы. Издали казалось, что над землей носятся, подпрыгивают, зависают трескучие огни, рассыпая вокруг искры. От их красноватых отблесков звезды словно померкли — и все-таки мириады холодных ярких точек на небосводе давали достаточно света, чтобы можно было кое-как различать дорогу.
Куда, к дьяволу, запропастился Руфус? Надо думать, храпит где-нибудь в прерии рядом с пустой бутылкой. Оно и к лучшему. Любой белый, даже владеющий собой получше Руфуса, появившись среди жаждущих крови индейцев, рискует жизнью.
Так с какой же стати он сам — Ханно, Луго, Кадок, Жак Лейси, Уильям Сойер, Джек Таррант, человек тысячи имен — ведет себя столь неосмотрительно? Яснее ясного, что спасти фермеров не удастся, нечего и пытаться. Все равно они уйдут в небытие, как бесконечное множество других до них и бесконечное множество после них, так было и так будет во веки веков. История размелет их в пыль и выплюнет прочь, и не останется от них ни малейшего следа, словно их и вовсе на свете не было — лишь считанные единицы оставят по себе хоть какую-то память. Быть может, христиане правы, и человечество не стоит лучшего — а может, такова изначальная природа вещей.
Намерения Тарранта были вполне практичны. Он не сумел бы прожить так долго, если бы при малейшей опасности прятал голову под подушку. Наоборот, столетия выучили его быть всегда начеку, чтобы знать, в какую сторону отскочить, когда упадет меч. Сегодня он собирался лишь понаблюдать с безопасного расстояния: если вдруг у индейцев вспыхнет жажда вырезать за компанию и его отряд — можно попытаться отговорить их, пока ситуация не вышла из-под контроля, заручившись поддержкой Перегрино, а то и самого Кванаха. А завтра же утром надо пускаться в обратный путь в Санта-Фе.