Миры Роберта Хайнлайна. Книга 13
Шрифт:
— Сказать по правде, самое интересное из того, что я видел, не является частью вашего дома.
— Действительно? И что же это такое?
— Бальдр, ваш пес.
Услышав свое имя, животное повернуло голову.
— Я никогда не видел, чтобы собака так ловко передвигалась в невесомости.
Уолдо улыбнулся, и впервые его улыбка стала искренней и теплой.
— Да, Бальдр у меня акробат. Он ведь попал в невесомость еще щенком.
Уолдо протянул руку и потрепал пса по загривку, тут же обнаружив свою крайнюю слабость: сила этого жеста никак не соответствовала громадным размерам животного.
— Если вам так понравился Бальдр, вы обязательно должны увидеть Ариэль.
— Ариэль?
Вместо ответа Уолдо коснулся вокаляра и просвистел музыкальную тему из трех нот. У «верхней» стены послышался шорох, и к гостям устремилось маленькое желтое существо — канарейка. Сложив крылья, она пулей промчалась по воздуху на расстоянии около фута от Уолдо, расправила крылья, несколько раз взмахнула ими, опустила распушенный хвост и замерла в воздухе. Впрочем, птица все же продолжала медленно двигаться вперед; приблизившись на расстояние одного дюйма к плечу Уолдо, она «выпустила шасси» и уцепилась коготками за его фуфайку.
Уолдо поднял руку и погладил птицу. Канарейка взъерошила перышки.
— Ни одна птица, высиженная на Земле, не может научиться летать в невесомости, — заговорил Уолдо. — Я это хорошо понял после того, как потерял полдюжины птиц, не сумевших приспособиться к здешним условиям.
— А что с ними случилось?
— Применяя человеческие термины, это можно назвать острой формой неврастении. Вначале они пробуют летать, и оказывается, что их первоначальные земные навыки никуда не годятся и все попытки приводят к неудаче. Поэтому они отказываются даже пытаться и через некоторое время умирают, потому что их сердце, выражаясь поэтически, разбито. — С радостью в голосе он добавил: — Однако Ариэль оказалась гениальной птицей. Она попала ко мне еще в яйце и самостоятельно изобрела совершенно новый способ полета. — Уолдо протянул птице палец, на который та и пересела. — Довольно, Ариэль. Лети домой.
Канарейка начала высвистывать мелодию «Колокольный звон» из «Лакме».
Хозяин покачал головой.
— Хватит, Ариэль, Лети спать.
Птица оторвалась от пальца, зависла на мгновение в воздухе, затем на секунду или две быстро замахала крыльями, чтобы набрать скорость в нужном направлении, и, приняв совершенно обтекаемую форму, пулей унеслась туда, откуда прилетела.
— Джимми хотел поговорить с тобой кое о чем, — начал Граймс.
— Буду рад, — безмятежно ответил Уолдо. — Но, может быть, мы сначала поужинаем? Как вы считаете, сэр?
Стивенс решил, что с сытым Уолдо ему будет легче договориться. Кроме того, его собственный желудок сообщал, что сам не прочь переварить калорию-другую.
— Я не против, — ответил он.
— Чудесно.
Появились столовые приборы.
Стивенс никак не мог решить, сам ли Уолдо приготовил обед, или эту работу выполнили слуги, находившиеся в отдельном помещении. Современные способы приготовления пищи были таковы, что Уолдо мог обойтись без посторонней помощи. Он, Стивенс, легко стряпал себе сам, так же, как и Гас. Тем не менее ему показалось важным при первом же удобном случае спросить у дока Граймса, живут ли в резиденции Уолдо слуги, и если живут, то кто они. Однако он так и не выполнил своего намерения.
Ужин появился в небольшом пищевом контейнере, который вылетел из длинной складной пневмотрубы и, с тихим шорохом, занял свое место в центре между собравшимися. Стивенс едва заметил, чем его здесь кормили. Он заранее знал, что еда будет и питательной, и вкусной. Больше всего его занимала сервировка стола и способ приема пищи. Уолдо позволил своему бифштексу свободно парить перед собой, кривыми хирургическими ножницами отрезал от него куски, с помощью изящных щипчиков отправлял их в рот. И принимался энергично жевать.
— Теперь хороший бифштекс не достать, — заметил он. — Этот кусок прожевать невозможно. Бог свидетель, я плачу достаточно, но все впустую.
Стивенс не ответил. На его вкус мясо было даже слишком нежным. Оно едва не распадалось на части. Сам он орудовал ножом и вилкой. Впрочем, нож оказался излишним. По всей видимости, Уолдо не могло прийти в голову, что кто-то из гостей пожелает воспользоваться теми безусловно гениальными приспособлениями, которые он изобрел для себя. Стивенс ел с деревянной тарелки, зажав ее между коленями, для чего он, по примеру Граймса, поджал под себя ноги. Внутреннюю сторону тарелки предусмотрительно снабдили маленькими острыми зубцами.
Напитки были поданы в эластичных пакетах, из которых торчали соски, отчего на ум сразу приходили детские пластмассовые бутылочки.
Наконец пищевой контейнер со скорбным вздохом втянул в себя столовые приборы.
— Закурите?
— С удовольствием.
Как только Стивенс увидел пепельницу, приспособленную для состояния невесомости, ему стало ясно, что ее устройство и не могло быть иным — длинная трубка с воронкообразным приемником на одном конце. На мгновение возникала тяга — и пепел, который стряхнули в воронку, навсегда исчезал из этого мира.
— Что касается нашего дела, — снова начал Граймс. — Ты должен знать, что Джимми — главный инженер Северо-Американской энергетической компании.
— Что? — Уолдо посерьезнел, выпрямился и засопел. На Стивенса он даже не взглянул. — Дядя Гас, ты хочешь сказать, что привел ко мне в дом сотрудника этой фирмы?
— Не выходи из себя. Расслабься. Черт возьми, я же тебе сто раз говорил, чтобы ты следил за своим давлением.
Граймс приблизился к хозяину дома и взял его за запястье, как делали доктора в старину, когда хотели измерить пульс.
— Дыши медленнее. У тебя что, кислородное опьянение?
Уолдо попытался вырваться. Тщетная попытка: старик был раз в десять сильней.
— Дядя Гас, ты…
— Заткнись.
В течение нескольких минут все трое хранили молчание, отчего по крайней мере двое из них чувствовали себя неловко. Граймс, казалось, был погружен в свои мысли.
— Вот, — сказал он наконец, — так-то лучше. Теперь закрой рот и слушай меня внимательно. Джимми отличный парень, он не сделал тебе ничего плохого, был очень даже вежлив с тобой. На кого бы он ни работал, ты не имеешь права грубить. Короче говоря, ты должен извиниться.