Миры Роберта Хайнлайна. Книга 3
Шрифт:
Теперь ему никогда не работать ни в одном общественном учреждении. Всего одно движение — и он зачеркнул все шансы.
Это случилось с ним, а могло случиться со мной. Я живо представил, как совершаю подобное — завтра, через неделю… и мне не дают даже уволиться, а ведут к столбу, сдирают рубашку…
Да, пришло время признать правоту отца. Самое время написать домой, что я готов отправиться в Гарвард, а потом в кампанию. Утром надо первым делом увидеть сержанта Зима.
Сержант Зим…
Мысли о нем беспокоили меня почти так же сильно, как и мысли о Тэде.
— Могу я обратиться к командиру батальона, сэр?
— Конечно. Я как раз хотел поговорить с вами. Садитесь.
Зим искоса глянул на меня, то же самое сделал и капитан. Я понял, что должен исчезнуть. В коридоре никого не было, кроме двух штатских клерков. Далеко уходить я не смел — мог понадобиться капитану, поэтому взял стул и сел недалеко от двери. Неожиданно я обнаружил, что дверь прикрыта неплотно и голоса хорошо слышны.
Зим:
— Сэр, я прошу перевести меня в боевую часть. Франкель:
— Я плохо слышу тебя, Чарли. Опять у меня что-то со слухом.
Зим:
— Я говорю вполне серьезно, сэр. Это не мое дело… Капитан, этот мальчик не заслужил десяти плетей.
Франкель:
— Конечно, не заслужил. И ты, и я — мы оба прекрасно знаем, кто на самом деле дал маху. Он не должен был и прикоснуться к тебе, ты обязан был усмирить его, когда он еще только подумал об этом. Ты что, не в порядке?
— Не знаю. Может быть.
— Хмм! Но если так, куда ж тебя в боевую часть? Но сдается мне, это неправда. Ведь я видел тебя три дня назад, когда мы вместе работали. Так что случилось?
Зим ответил после долгой паузы.
— Думаю, что я просто считал его безопасным.
— Таких не бывает.
— Да, сэр. Но он был таким искренним, так честно старался, что я, наверное, подсознательно расслабился.
Зим помолчал, а потом добавил;
— Думаю, все из-за того, что он мне нравился. Франкель фыркнул.
— Инструктор не может себе этого позволять.
— Я знаю, сэр. Но так уж у меня получилось. Единственная вина Хендрика состоит в том, что, как ему казалось, он на все знал ответ. Но я не придавал этому слишком большого значения. Я сам был таким в его возрасте.
— Так вот в чем слабое место. Он нравился тебе… и потому ты не смог его вовремя остановить. В результате трибунал, десять ударов и мерзкая резолюция.
— Как бы хотелось, чтоб порку задали мне, — сказал вдруг Зим.
— Я чувствую, настанет и твой черед. Как ты думаешь, о чем я мечтал весь этот час? Чего боялся больше всего с того момента, когда увидел, как ты входишь и у тебя под глазом огромный синяк? Ведь я же хотел ограничиться административным наказанием, парню даже не пришлось бы увольняться. Но я никак не ожидал, что он может вот так при всех брякнуть, что ударил тебя. Он глуп. Тебе нужно было отсеять его еще две недели назад… вместо того чтобы нянчиться. Но он заявил обо всем при свидетелях, и я был вынужден дать делу официальный ход… Иди лечись. И будь готов к тому, что на свете появится еще один штатский, который будет нас ненавидеть.
— Именно поэтому и
— Неужели? Однако я решаю, что будет лучше для батальона, а не ты, сержант… А давай, Чарли, вернемся на двенадцать лет назад. Ты был капралом, помнишь?.. Уже делал из маменькиных сынков солдат. А можешь сказать, кто из этих маменькиных сынков был хуже всех в твоей группе?
— Ммм… — Зим задержался с ответом. — Думаю, не совру, если скажу, что самым трудным был ты.
— Я. И вряд ли бы ты назвал кого другого. А ведь я тебя ненавидел, «капрал» Зим.
Даже из-за двери я почувствовал, что Зим удивлен и обижен.
— Правда, капитан? А ты, наоборот, нравился мне.
— Да? Конечно, ты не должен был меня ненавидеть — этого инструктор тоже не может себе позволить. Мы не должны ни любить, ни ненавидеть их. Только учить. Но если я тогда тебе нравился… хм, надо сказать, что твоя любовь проявлялась в очень странных формах. Я презирал тебя тогда и мечтал только о том, как до тебя добраться. Но ты всегда был настороже и ни разу не дал мне шанса нарушить эту самую девять-ноль-восемь-ноль. И только поэтому я здесь — благодаря тебе. Теперь насчет твоей просьбы. Я помню, что во время учебы ты чаще всего отдавал одно и то же приказание. И оно очень крепко застряло в моей голове. Надеюсь, ты помнишь? Теперь возвращаю его тебе. Эй, служивый, заткнись и служи дальше!
— Да, сэр.
— Подтяни их. И поговори отдельно с Бронски. У него особенно заметна тенденция размягчаться.
— Я встряхну его, сэр.
— Вот и хорошо. Следующий, кто полезет на инструктора, должен быть уложен тихо и спокойно. Так, чтобы даже не смог дотронуться. Если инструктор оплошает, то будет уволен по некомпетентности. Мы должны убедить ребят в том, что нарушать статью не просто накладно, а невозможно… что если кто-то попробует, то его тут же отключат, а потом обольют холодной водой.
— Да, сэр. Я все сделаю.
— Да уж постарайся. Я не желаю, чтобы кто-то еще из моих ребят был привязан к позорному столбу из-за нерасторопности своего наставника. Свободен.
— Есть, сэр.
— Да, вот еще что, Чарли… как насчет сегодняшнего вечера? Может быть, придешь к нам? Женщины намечают какие-то развлечения. Где-нибудь к восьми?
— Есть, сэр.
— Это не приказ, а приглашение. Если ты действительно сдаешь, тебе не мешает расслабиться. А теперь иди, Чарли, и не беспокой меня больше. Увидимся вечером.
Зим вышел так резко, что я еле успел пригнуться, изображая, что завязываю шнурки на ботинке. Но он все равно не заметил меня. А капитан Франкель уже кричал:
— Дежурный! Дежурный! ДЕЖУРНЫЙ! Почему я должен повторять три раза? Найдешь сейчас командиров рот Си, Эф и Джи и скажешь, что я буду рад их видеть перед смотром. Потом быстро в мою палатку. Возьмешь чистую форму, фуражку, туфли — но никаких медалей. Принесешь все сюда… Потом пойди к врачу — как раз время дневного визита. Судя по всему, рука у тебя уже не болит. Так, до врача у тебя целых тринадцать минут. Вперед, солдат!