Миры Роберта Хайнлайна. Книга 5
Шрифт:
— Я так все в точности и сделаю, Дэнни.
— Вот и ладно. — Я взял со стола потрепанный конверт. — Рикки, я говорил, что должен уехать. Уехать надолго.
— На как долго?
— На тридцать лет.
Она широко распахнула глаза, так широко, что трудно было поверить, что такое возможно. В одиннадцать лет такой срок кажется не долгим — вечным. Я добавил:
— Извини. Извини, Рикки. Но мне правда надо уехать.
— Зачем?
Я не мог ответить на этот вопрос. Правдивый ответ звучал бы невероятно, а лгать было недопустимо.
— Рикки, мне очень трудно тебе сейчас
Она, конечно, знала. Дети гораздо быстрее взрослых привыкают к новым понятиям; сон в холоде стал излюбленной темой комиксов.
— Но, Дэнни, я ведь больше никогда тебя не увижу! — возразила она с ужасом.
— Нет, увидишь. Это долгий срок, но мы с тобой встретимся опять. И Пита ты тоже увидишь. Потому что Пит вместе со мной ложится в «долгий сон».
Она удрученно взглянула на Пита и нахмурилась еще больше.
— Но… Дэнни, почему бы вам с Питом не поехать в Броули, чтобы жить с нами? Так же будет намного лучше. Бабушке Пит понравится. И ты ей понравишься — она говорит, что мужчина в хозяйстве всегда пригодится.
— Но Рикки… милая Рикки… Я должен.Не мучь меня, пожалуйста. — Я принялся раскрывать конверт.
Она взглянула на меня сердито, подбородок ее задрожал.
— Я знаю, это все из-за нее!
— Что? Ты имеешь в виду Белл? Нет, не из-за нее, во всяком случае не совсем из-за нее.
— Она что, разве не собирается спать в холодном сне вместе с тобой?
Меня даже передернуло.
— Господи, конечно, нет! Да я ее как увижу — за милю обегать буду!
Она, похоже, немного успокоилась.
— А знаешь, я так на тебя злилась из-за нее. Ты меня жутко обидел.
— Извини, Рикки. Я действительно виноват. Ты была права, а я — нет. Но она здесь ни при чем. Я с ней порвал на веки вечные, вот те крест! Ну а теперь об этом. — Я достал сертификат на все мои акции в «Горничной инкорпорейтед». — Знаешь, что это такое?
— Нет.
Я объяснил ей.
— Я отдаю его тебе, Рикки. Поскольку я уезжаю на такой долгий срок, то хочу оставить его тебе.
Я достал письмо с доверенностью на ее имя, разорвал его и клочки сунул в карман. Надо было избежать любого риска — Белл ничего не стоило восстановить письмо по кусочкам, и мы еще были в пределах ее досягаемости. Я перечитал отпечатанный типографским способом текст передаточной надписи на обороте сертификата, раздумывая, как бы передать его в Американский банк как доверительную собственность.
— Рикки, как твое полное имя?
— Фредерика Вирджиния. Фредерика Вирджиния Джентри. Ты же знаешь.
— Разве — Джентри? Ты же сама сказала, что Майлз так и не удочерил тебя.
— Ой! Сколько себя помню, все зовут меня Рикки Джентри. А ты про мою настоящуюфамилию? Хайнике… как у бабушки и у моего настоящего папы. Но никто меня так не называет.
— Теперь будут.
Я написал: «Фредерике Вирджинии Хайнике» — и добавил: «и переписать в ее собственность в день, когда ей исполнится двадцать один год». Тут у меня мурашки побежали по спине: до меня вдруг дошло, что мое первое поручение, которое я разорвал, могло быть вообще не принято банком, — в спешке мне не пришло в голову его заверить.
Тут я заметил, что наш цербер высунула голову из окна конторы. Взглянув на часы, я понял, что мы разговариваем целый час. Мое время истекало. Но надо было доводить дело до конца.
— Мэм?
— Да?
— Нет ли случайно здесь кого-нибудь, кто мог бы заверить документ? Может быть, в деревне есть нотариус?
— Я нотариус. Что вам угодно?
— О Господи, замечательно! У вас и печать с собой?
— Я всегда ношу ее с собой.
В ее присутствии я подписал передаточную надпись на сертификате, и она даже погрешила немного против истины, использовав полную нотариальную форму: «… известный мне лично вышеозначенный Д. Б. Дейвис». (Разве Рикки не убедила ее, что знает меня, а Пит не свидетельствовал молчаливо в мою пользу, как полноправного члена братства кошатников?) Когда она наложила на мою и свою подпись гербовую печать, я вздохнул с облегчением. Пусть-ка Белл попробует теперь подделать такойдокумент!
Она с любопытством посмотрела на меня, но ничего не сказала. А я провозгласил торжественно:
— То, что произошло, не воротишь, но с вашей помощью мы кое-что исправили. Ребенок сможет получить образование.
Она отвергла плату и ушла в домик. Я повернулся к Рикки и сказал:
— Отдай это бабушке и скажи, чтобы она отнесла документ в отделение Американского банка в Броули. Там сделают все остальное. — Я положил перед ней сертификат.
Она даже не дотронулась до него.
— Это стоит много денег, да?
— Довольно много. Но будет стоить еще больше.
— Я не хочу.
— Но, Рикки, я хочу, чтобы это было у тебя.
— Не хочу я. Не возьму. — Глаза у нее наполнились слезами, и голос задрожал. — Ты ведь уезжаешь навсегда… и… тебе больше нет до меня дела. — Она всхлипнула. — Совсем как тогда, когда ты обручился с ней. А мог бы спокойно взять Пита и жить с бабушкой и со мной. Не хочу я твоих денег!
— Послушай меня, Рикки. Теперь уж слишком поздно, я не могу взять документ обратно, даже если б и захотел. Он теперь твой.
— А мне все равно. Я к нему не притронусь. — Она протянула руку и погладила Пита. — Пит бы не уехал и не оставил меня одну… да только ты заберешь его с собой. И теперь у меня даже Пита не будет.
— Рикки! Рикки-тики-тави! Хочешь увидеть Пита… и меня снова?
— Конечно, хочу. Но уже не увижу.
Я с трудом разобрал, что она прошептала.
— Почему не увидишь? Увидишь!
— Как это? Ты ведь сказал, что ложишься в «долгий сон»… на тридцать лет, — сам сказал.
— Да, так и есть. Должен лечь. Слушай, Рикки, вот что можно сделать, чтобы мы встретились. Будь умницей, поезжай к бабушке, ходи в школу, а деньги пусть копятся. И к двадцати одному году у тебя будет достаточно денег, чтобы самой лечь в «долгий сон», если, конечно, ты к тому времени не передумаешь увидеться с нами. А когда проснешься, мы будем поджидать тебя там — Пит и я. Торжественно обещаем.