Миры Роберта Хайнлайна. Книга 5
Шрифт:
Конечно, о похищении он ничего не сказал, о своей роли в разработке плана — тоже, но зато намекнул, что покинул нас, не желая принимать участие в столь подлом обмане. Возникновение идеи подмены он связал, отчасти справедливо, с болезнью Бонфорта, но намекнул при этом, что мы сами оглушили его наркотиками.
Я слушал совершенно спокойно. Большинство репортеров сначала принимали Билла с тем выражением лиц, которое появляется у людей посторонних, ставших случайными свидетелями семейного скандала, потом кое-кто стал записывать и даже что-то диктовать в свои минидиктофоны.
Когда
— Вы все сказали, Билл?
— А тебе что — мало, а?
— Больше чем достаточно. Мне очень жаль, Билл. Пока все, джентльмены. Мне надо работать.
— Одну минуту, господин Министр! — выкрикнул кто-то. — Разве вы не хотите дать опровержение? — Другой прибавил: — А вы не будете преследовать его по суду?
Сначала я ответил на второй вопрос:
— Нет, не буду. Кто же судится с больным человеком?
— Больной? Это я-то больной?! — выходил из себя Билл.
— Успокойтесь, Билл. Что же касается опровержения, то вряд ли в нем есть необходимость. Однако я видел, что кое-кто вел записи. Хоть я и сомневаюсь, чтобы ваши издатели взяли на себя смелость сообщить об этом печальном инциденте, но если они это сделают, то пусть воспользуются нижеследующим анекдотом. Вам когда-нибудь приходилось слышать о профессоре, отдавшем сорок лет жизни доказательству того, что «Одиссею» написал не Гомер, а совсем другой грек, но носивший то же имя?
Раздался вежливый смех, я улыбнулся и повернулся к дверям.
Билл кинулся ко мне, обежал стол и схватил за руку.
— Ты от меня не отделаешься смешочками! Тогда корреспондент из «Таймс» — мистер Аккройд, кажется, — оторвал руки Билла от меня.
Я поблагодарил его:
— Спасибо, сэр! — А Корпсмену сказал: — А что вы хотите, чтобы я сделал, Билл? Я уже и так постарался вести дело таким образом, чтобы вас не арестовали.
— Зови своих жандармов, лгун! Мы еще посмотрим, кто из нас проведет больше времени в тюряге! Посмотрим, что произойдет, когда у тебя возьмут отпечатки пальцев!
Я вздохнул и сыграл лучшую сцену в моей жизни.
— Это уже не шутка, джентльмены. Я полагаю, что с этим представлением пора кончать. Пенни, дорогая, будьте добры, пошлите кого-нибудь за оборудованием для снятия отпечатков пальцев. — Я полностью отдавал себе отчет, что иду ко дну, но если идешь на дно, стоя на палубе «Биркенхеда» [17] , то уж стой по стойке смирно до самого конца. Даже злодей, и тот имеет право на красивый уход со сцены.
Билл, однако, не хотел терять ни минуты. Он схватил стакан, стоявший передо мной на столе — несколько раз я подносил его ко рту.
17
Английский корабль, потерпевший крушение в 1852 г. Находившийся на нем полк морской пехоты героически погиб, пытаясь спасти корабль.
— Пошел ты ко всем чертям! Мне хватит и этого!
— Я уже раз говорил вам, Билл, чтобы вы следили за своим языком в присутствии женщин. Но стакан можете взять.
— Будь
— Отлично. А теперь, пожалуйста, уходите. Если не уйдете, мне придется вызвать охрану.
Он вышел. Все молчали. Я сказал:
— Может быть, кому-нибудь еще захочется получить мои отпечатки?
Аккройд быстро ответил:
— О, я уверен, что они не понадобятся, господин Министр!
— А то — пожалуйста. Если вы полагаете, что в этой истории есть хоть капля правды, то надо проверить. — Я настаивал, потому что это, во-первых, соответствовало моему характеру, а во-вторых и в-третьих, потому что быть немножко беременной или слегка разоблаченным просто невозможно, и я не хотел, чтобы присутствующие здесь мои друзья оказались запуганными Биллом. Это было самое малое, что я мог для них сделать.
Нет, за настоящим оборудованием нам посылать не пришлось. У Пенни с собой оказалась черная копирка, а у кого-то нашелся вечный блокнот с пластиковыми страницами — на них получились отличные отпечатки. Затем я пожелал им доброго утра и вышел.
Мы еле-еле дошли до кабинета Пенни. Оказавшись в нем, Пенни тут же упала в обморок. Я отнес ее в свой кабинет, положил на диван, а сам сел за стол, и в течение нескольких минут меня бил сильный озноб. Весь остаток дня мы оба никуда не годились. Мы вели себя как всегда, только Пенни отказала в приеме всем посетителям, прибегнув к первому попавшемуся предлогу. Мне предстояло еще записать речь, и я всерьез подумывал о том, как от этого избавиться. Стерео я оставил включенным, но ни одного слова об утреннем инциденте оно не передало. Я понял, что все заняты проверкой отпечатков. Без этого писать было рискованно, ведь, в конце концов, я все же был Верховный Министр Его Императорского Величества.
Поэтому я все же решил записать речь, ибо она уже была готова, да и время для записи было назначено заранее. Проконсультироваться я ни с кем не мог — даже Дак, и тот уехал в Тихо-Сити.
Это была моя самая лучшая речь. Я сделал ее в том духе, в котором выступает клоун, предотвращая панику в горящем цирке. После того как запись была окончена, я просто спрятал лицо в ладони и заплакал, а Пенни в это время гладила меня по плечу. Суть сегодняшнего кошмара мы даже не обсуждали.
Родж прилунился в двенадцать часов по Гринвичу, как раз, когда мы кончали записывать. И зашел ко мне сразу же, как появился в апартаментах. Глухим монотонным голосом я изложил ему всю эту гнусную историю. Он слушал, жуя потухшую сигару, а лицо оставалось совершенно бесстрастным.
В конце я сказал жалким голосом:
— Я долженбыл дать им эти отпечатки. Хоть вы-то понимаете это? Отказать им в этом было бы не по-бонфортовски.
Родж ответил:
— Не волнуйтесь.
— Что вы сказали?
— Я сказал «не волнуйтесь». Когда заключение по этим отпечаткам придет из Информационного Бюро в Гааге, вы получите небольшой, но приятный сюрприз, а наш друг Билл — большой и куда менее приятный. А если он уже получил хоть часть своих сребрянников в задаток, то, надо думать, ему придется расплачиваться за них собственной шкурой. Очень надеюсь на это!