Миры Роджера Желязны. Том 12
Шрифт:
На мгновение ученый обеспокоился, что взрыв мог повредить датчики коротких волн, расположенные снаружи защитного слоя станции, но затем вспомнил, на каких частотах он сам проводил наблюдения в момент пресловутой вспышки.
Компьютер высчитывал степень излучения в рентгенах для каждой отдельно взятой на экране точки. Курсор мерцал где-то в центре, однако ученому не требовалось передвигать его, поскольку поток заряженных частиц был везде одинаков и составлял порядка 2100 рентген, что в три раза превышало смертельную для человека дозу излучения.
Фриде улыбнулся, поймав себя на мысли, что он стал первым из ученых, кому выпала честь испытать на радиоактивную стойкость два слоя термостойкого стекла, прослойку фреонового геля и ряд связанных воедино жидких кристаллов. Затем ему пришло в голову, что, возможно, масса корабля сумеет надежно защитить Джели, возившуюся на гидропонной станции.
Пока все эти мысли вихрем проносились в его мозгу, ученый отчетливо осознал, что в самое ближайшее время ему предстоит изрядно потрудиться.
Во-первых, нужно кого-то предупредить. Предупредить Землю, Луну, другие колонии, оказавшиеся беззащитными перед лицом грозящей опасности. И хотя до обычного радиосеанса оставалось еще много времени, возможно, кто-нибудь услышит его радиограмму.
Доктор включил панель радиоприборов. Панель с глухим шипением загудела. Ученому хватило нескольких секунд, чтобы догадаться, что энергия взрыва вызвала возмущение волн метрового диапазона, на которых работала связная аппаратура.
Вращаясь на удалении приблизительно в три световые минуты от Меркурия, «Гиперион» находился на обратной стороне искаженной взрывом волны. Фриде и Джели были отрезаны от Земли, Луны и всего человечества электромагнитным импульсом. Фронт волны достигнет ближайшей населенной людьми точки уже через пять минут, и если ему не удастся связаться с ними раньше, то послание может никогда не найти адресата.
Стиснув зубы, ученый надел наушники. Разрозненные мысли слились в скупые короткие строки радиограммы, пущенные в забитый помехами эфир, — первый доклад об ужасающем по силе солнечном взрыве, равного которому не было не только в двадцатом веке, но, возможно, и во всей истории человечества.
А вдруг его услышат? Вдруг скептики и не желавшие верить в возрождающуюся активность Солнца уразумеют наконец-то, в чем дело, и начнут принимать меры предосторожности?
Вся беда в том, что электромагнитный импульс не единственный «подарок» взрыва. Вслед за ним в пространство отправился поток заряженных частиц: протонов и ядер гелия, исторгнутых разлетевшимся протуберанцем и несущихся со скоростью порядка тысячи четырехсот километров в секунду. Их измененные заряды произведут настоящую революцию в магнитных полях Земли и Луны. Ионный шторм наведет сильное напряжение, перегружая и взрывая электрические цепи во всяком незащищенном электроприборе, а перед этой угрозой беззащитна практически вся электроника орбитальных станций и космолетов в пределах Солнечной системы. Вся аппаратура, которая устоит перед ушедшим пять минут назад электромагнитным импульсом, вспыхнет и сгорит в надвигающейся магнитной буре. Включая и почти всю электронику «Гипериона».
Пш-ш!
Пш-ш!
Кш-ш!
Бамм!
На борту «Гипериона», 21 марта, 18.57 единого времени.
Невесомость влекла Ганнибала Фриде по каютам и отсекам корабля, и доктору оставалось лишь придерживаться за поручни. Отвлекшись на мгновение, он кубарем скатился по алюминиевым гексагональным ступенькам, но не почувствовал боли.
— Джели! — позвал Фриде, открыв дверь в гидропонную секцию.
— Ну что там еще? — Анджелика взглянула на мужа. В одной руке она держала щетку, в другой был зажат моток разноцветных проводов. Кругом летали радужные пузырьки.
Всякий раз при виде супруги у Фриде перехватывало дыхание. Длинные золотые волосы были увязаны в длинный хвост и спрятаны под красную косынку. Убранные с бледного лица пряди только подчеркивали красиво изогнутые брови, миндалевидные глаза, линии острых скул, немного вытянутого подбородка и четко очерченных губ. Аристократические, евразиатские черты Анджелики всегда заставляли чаще биться сердце ученого.
Микрогравитация никак не сказалась на ее фигуре. Высокая грудь мерно вздымалась под защитным костюмом, а красивые руки, сильные от ежедневных упражнений на тренажере, с легкостью управлялись с фильтрующими экранами в отсеке.
Джели потянулась, грациозно изогнув спину.
— Так что случилось? — снова спросила она.
— Нам придется готовить станцию к развороту. Здесь все можно оставить как есть, но я буду разгонять корабль, поэтому непривязанное оборудование, все бьющиеся предметы надо как следует увязать.
— Разворот? — Джели недоуменно вытаращила глаза. — Но когда? Зачем?
— Меньше чем через двенадцать часов. Через шесть, если быть точным. Ты понимаешь, взрыв, огромный взрыв…
— Здорово! Значит, твои теории о возрождающейся солнечной активности все-таки оказались правильными. Ты по достоинству…
— Пятно и впрямь оказалось активным, — скромно заметил Фриде по поводу своего величайшего открытия, наблюдений, оказавшихся венцом его трудов. — Но сейчас, дорогая, мы попали в беду.
Электромагнитный импульс уже миновал нас, когда я его заметил. Однако через шесть часов нас настигнет ионный шторм, а приборы корабля просто не предназначены для экспериментов подобного рода. Конечно, это я виноват в том, что не был до конца уверен в своих взглядах и оказался более консервативен в приготовлениях. Но сейчас, на таком близком расстоянии, если мы не дадим деру, то могут сгореть даже листы бронированной обшивки, и нам никогда не удастся сойти с орбиты.
Джели глубоко задумалась.
— Я поняла, дорогой, — сказала она после минутной паузы. — Не волнуйся. Я знаю, что нужно привязать и что не жалко расколоть, а ты занимайся своим двигателем. Хан, а сколько времени мы будем набирать скорость?
— Четыре часа. Однако как только нас настигнет газовая волна, мы полетим быстрее.
— Какова вероятность того, что высокое давление собьет пламя?
— Неизвестно, — вздохнул Фриде, — но альтернативы у нас нет.
— Ты прав, конечно. Не хочешь просить прислать нам ракету?