Миры Роджера Желязны. Том 14. Рассказы
Шрифт:
Нечто вроде экзорцизма
Биллу Молдину, вспоминая о доброте
Я только что понял, что этот сборник рассказов будет первым после "Варианта единорога", увидевшего свет в 1983 году. С тех пор я приобрел кота по имени Эмбер, получил черный пояс по айкидо и еще две премии Хьюго, купил футов двадцать полок набитых книгами; в мою честь назвали паука {Sclerocypris zeiaznyi — спасибо вам, доктор Мартенс), и я напрасно похвастал этим перед Джеком Холдеманом II, в честь которого в свое время был назван ленточный червь (Hymenapolis haldemonii — надо быть очень осторожным в выборе прототипов своих героев, Джей отчасти смахивает на Фреда Кассиди). Вот что я могу ответить тем из вас, кто интересуется, какие события произошли, в моей жизни. А дом мой стоит все на том же холме в Нью-Мексико, и живу я в нем все с той же долготерпеливой женщиной, Джуди, теперь уже адвокатом.
Я с удовольствием предвкушал отбор рассказов и составление нового сборника, хотя это неизбежно влечет за собой необходимость писать введение занятие, обычно вызывавшее у меня стойкое отвращение, но и, как выяснилось, подталкивающее меня к совершенно новым формам размышлений о писательстве, и о моем писательстве в частности. Я обнаружил, что раз в несколько лет туманное философствование об этом роде занятий на пространстве в несколько страницечасов доставляет мне удовольствие.
Герои некоторых моих рассказов, такие, как Дилвиш, Калифрйки, Мари или Конрад, приходят ко мне из ночи, завладевают моим вниманием и ждут. Затем появляются обстоятельства, выстраиваются события, и рассказ струится подобно тени. Обычно это длинные вещи, иногда такие истории выливаются в романы. Явившись мне однажды в виде нечетких форм, они существуют для меня как привидения, пока я не перенесу их на бумагу.
В других случаях первой появляется мысль, и я должен искать героев, чтобы выразить ее — как, скажем, в "Ночных королях", где каждый персонаж пришел, в ответ на мое мысленное объявление; "Требуется помощь", не позже чем через полчаса после рождения идеи, Так часто, случается с короткими рассказами.
Наконец, существует рассказ впечатляющего образа. Но сначала позвольте мне прерваться и кое-что объяснить.
Каждый день я читаю стихи. Мне кажется, это самая необходимая вещь для тех, кто пишет прозу, — как ежедневная пробежка, которая поддерживает бодрость тела, Много лет тому назад я предпочитал стихи с педантичной точностью и логической ясностью. Я долгое время не мог наслаждаться только языком или образным строем поэтического произведения, и так продолжалось до тех пор, пока я не натолкнулся на Дилана Томаса. Сначала это была случайность, и мало кто мог произвести на меня такой эффект, Рильке мог бы. А. Р. Аммонс — иногда. Некоторые вещи Лорки. Но, только столкнувшись с творчеством У. С. Мервина, я осознал, что могу быть счастлив, любуясь одними образами, если они созданы человеком с исключительно чутким восприятием мира, личностью, которая проникает в сущность вещей способом, в чем-то созвучным моему, напоминая мне вновь чье-то наблюдение.
Слово-образ в сиянии своем Цепко держит утихшую иву.
И такого рода поэзия воздействовала на меня долгие годы.
Я паразитирую на притягательных образах, и есть целые рассказы или разделы книг, которые возникли из впечатляющего образа — робот, ломящийся через кладбище миров в "Человеке, который любил Файоли"; Палач, плывущий вверх по Миссисипи как Ангел Смерти; нисхождение Сэма в преисподнюю в "Князе Света"; разрушение Мировой Машины в "Джеке из Страны Теней"; Время, представляемое как сверхскоростное шоссе в "Дорожных знаках".
Из этих трех дверей в фантастику — для меня — истории, начало которым дают герои, наиболее ярки во всех отношениях, хотя рассказы, возникающие из образов, часто воздействуют почти магически и доставляют массу удовольствия при их написании. Обычно хороший результат получается, когда впечатляющий образ объединяется с рассказом, рожденным явившимся автору героем, или с историей, развившейся из некоей идеи.
Обычно — но не всегда. Научную фантастику часто рассматривают как "литературу мысли". Это, разумеется, не означает, что каждый рассказ, возникший из какой-либо мысли, автоматически становится образцом жанра, даже если он основан на самых свежих научных изысканиях. Такие рассказы могут быть очень разными, в зависимости от того, кто и как ответил на призыв: "Требуется помощь". В действительности у меня время от времени возникает странная (но преодолимая) рабочая проблема: появляются и отказываются уходить «неправильные» персонажи, устраивая своего рода сидячую забастовку на пространстве идеи, порождающей рассказ. Я-то знаю, что они принадлежат другому произведению и разрушают то, которому вроде бы дали жизнь. Это похоже на Пиранделло. Своим присутствием они портят идею до такой степени, что ничто уже не может исправить положения. В таком случае я обычно отступаю с отвращением и стараюсь забыть всю вещь. Там, откуда они пришли, есть множество других героев. Так кому нужны такие осложнения?
Но иногда они все-таки возвращаются, чтобы поворчать и подразнить. У меня был один герой, который не хотел уходить прочь, и мне показалось, что попытка написать рассказ, который не пишется, может доставить еще больше удовольствия — надеюсь, вы меня понимаете. Хочется уничтожить его, изгнать его вносящие смуту привидения. Не так давно я прочитал, что составление новых карт глубин Земли при помощи сейсмической томографии обнаружило на ядре перевернутые аналоги того, что существует на земной поверхности — антиконтиненты, антиокеаны, антигорные хребты. Но если горный хребет может оставлять отпечаток на ядре Земли, почему бы искусственному сооружению достаточных размеров не сделать того же? Масса крупного города не уступает массе горного хребта. Так, может быть, под нами есть анти-Манхэттен? Или анти-Париж? Или анти-Лондон? Как можно такую ситуацию использовать в фантастике? Я обратился к "Жизни вне Земли" Джеральда Фейнберга и Руперта Шапиро, замечательной книге, полной воображаемых существ, приспособленных для того, чтобы жить в самых разнообразных условиях. Из нее я смог позаимствовать «магмоба» существо, живущее за счет тепла магмы или радиации. Логически оправдать такую форму жизни довольно трудно, однако цель была в построении антигеографии земного ядра, которая создавала большие возможности для дальнейшего развития идеи.
Я мог бы дать этим медлительным, плавающим в магме созданиям соразмерно долгую жизнь, чтобы они могли наблюдать стремительно — для них — проносящиеся события антиповерхностного мира, происходящие в анти-Карфагене, антиКонстантинополе, анти-Лиссабоне, анти-Сан-Франциско, анти-Хиросиме. А потом…
Но магмобы мне не нравились, что было довольно глупо, и тут я обнаружил, что они не хотят уходить. У меня, впрочем, была одна идея и кое-какие подходящие для нее образы — огненные трилобиты, ползающие по лаве. (Хорошо, пусть будет по магме.) Я хотел отправить их в отставку и попытаться начать все сначала, но они не желали покидать меня, В середине июля — на это указывает запись в дневнике — я посетил оперный театр в Санта-Фе, где столкнулся с Сузи Макки Чарнас и ее мужем, Стивом. У меня было сильнейшее желание сказать: "Сузи, я хочу подарить тебе великолепную идею. Не спрашивай почему". Но свет начал гаснуть, и я не успел. Я не увидел ее после спектакля и решил попридержать идею на случай, если придумаю, как расправиться с трилобитами. До сих пор мне это не удалось, но чем больше я думаю, тем больше убеждаюсь, что идея по-прежнему хороша. Я закрываю глаза и вижу силуэт антиМанхэттена, под ним пылающие — как в День Гнева — небеса, а вот и раскаленные сегменты ископаемых существ проплывают мимо, издавая отрывистые хриплые звуки. Что, если эта дрянь действует как компьютерный вирус в программе писателя? Разве можно отдать такое хорошему автору, такому, как Сузи, к тому же доброму другу. Надеюсь, впрочем, что, выставив эти образы на обозрение, их можно будет уничтожить.
Итак, для меня есть истории героев, истории идей и истории образов, Это относится к способу, которым они проникают в мою вселенную. Законченное произведение в самом лучшем случае должно содержать все три элемента. Хотя и двух достаточно, В черные дни, когда я нуждаюсь в деньгах, мне приходится довольствоваться и одним.
Могу еще добавить, что в спокойные дни я люблю проводить время с привидениями, особенно за чашкой утреннего кофе, когда я наслаждаюсь видом гор. Но довольно о моих писательских причудах. Я хочу сказать здесь и о другом. Количество писем, которые я получаю от читателей, возросло настолько, что я просто не могу отвечать на каждое, продолжая нормально жить и писать, Я не могу даже попытаться ответить на вопросы о моей работе, моей жизни, моем отношении к различным вещам. Я просто хочу — здесь и сейчас — поблагодарить всех, кто написал мне. Жаль, что у меня так мало времени. Спасибо за интерес ко мне.
Вечная мерзлота
Высоко на западном склоне горы Килиманджаро лежит высохший и замерзший труп леопарда. Всегда нужен автор для того, чтобы объяснить происходящее: едва ли окоченевшие леопарды могут что-нибудь объяснить.
МУЖЧИНА. Кажется, что музыка возникает и звучит по своей собственной воле. По крайней мере, повороты ручки приемника никак не влияют на ее присутствие или отсутствие. Полузнакомый, чужой мотив, чем-то тревожный. Звонит телефон, и он берет трубку. Никто не отвечает. Снова звонок.
Четыре раза за то время, пока он приводил себя в порядок, одевался и повторял свои доводы, ему звонили, но никто не отвечал. Когда он обратился на станцию, ему ответили, что не было никаких звонков. Однако, видимо, с этим чертовым роботом-служащим что-то не в порядке — как и со всем остальным в этом месте.
Ветер, уже достаточно сильный, еще более усилился, бросая на здание частицы льда со звуком, похожим на царапанье миллионов тонких коготков. Жалобный визг стальных жалюзи, скользнувших на место, испугал его. Но что было хуже всего, при беглом взгляде на ближайшее окно ему показалось, что он видит лицо.