Миры Роджера Желязны. Том 1
Шрифт:
Под пестрым клоунским костюмом была истинно геркулесовская мускулатура, к тому же у Петерса оказались недюжинные акробатические способности и вдобавок талант смешить своим выходками. Словом, не прошло и нескольких дней, как он стал любимым акробатом-шутом принца Просперо.
Вскоре наступил март. Дрессируя Эмерсона, я приглядывался к отношениям Петерса и маленькой танцовщицы. Мне становилось все очевиднее, что Трипетта воспринимала моего друга лишь как одного из уродцев, ломающих комедию за деньги, — она находила его милым и забавным, но никак не выделяла его и всерьез его ухаживания не воспринимала.
В один прекрасный день я имел глупость выступить в роли заботливого дядюшки и разведать, что в ее сердечке. После очередного выступления я отвел девушку в сторонку. Не желая задавать прямых вопросов, я хотел обиняками выведать ее отношение к Петерсу. Мой друг ходил потерянный, проявлял все признаки рассеянной мечтательности, свойственной влюбленным. Все это могло помешать в решающий момент, когда от него потребуются смекалка и быстрота.
Трипетта лукаво заулыбалась мне и кокетливо спросила:
— Что угодно синьору Великану? Чем могу служить?
— Хотелось бы кое-что узнать, очаровательная мисс, — сказал я. — Видите ли, вы не могли не заметить некоторого внимания к вам со стороны Петерса…
— Этого могучего коротышки? Его внимания трудно не заметить, синьор Великан. Куда я ни иду, он все норовит увязаться за мной… и все ухмыляется, как сумасшедший, все кланяется, расшаркивается, цветочки дарит…
— Вы очень нравитесь ему, мисс Трипетта. Мне, конечно, дела нет до ваших сердечных тайн, но, будучи другом Петерса, я не могу не поинтересоваться вашим чувствами по отношению к нему… Я хочу сказать…
Похоже, мои обиняки превращались в довольно прямодушные вопросы.
— Вы хотите спросить, — помогла она мне, — не замечаю ли я, что этот дурак строит из себя еще большего дурака, ухаживая за мной? На это я скажу: в вашем вопросе уже содержится ответ. Да, синьор Великан, мне смешны потуги этого фигляра покорить мое сердце. Я не хочу обидеть его, но, право же, сам принц Просперо дважды улыбнулся мне и прилюдно похвалил мою красоту! Честно говоря, я мечтаю о большем, чем связать свою жизнь с человеком, воплощающим собой американское захолустье, от которого я бежала куда глаза глядят, пока не оказалась за океаном. Да будет вам известно, синьор Великан, я настоящая леди — и надеюсь в ближайшем будущем добиться такого положения, которое соответствовало бы моим талантам и моим вкусам.
— Спасибо за разъяснение, мисс Трипетта, — сказал я. — Мне приятно встретить столь изысканную особу при дворе, где хорошие манеры и хороший вкус, увы, не в чести.
— Спасибо и вам, синьор Великан, за столь лестные слова, — сказала она, одаряя меня еще одной кокетливой улыбкой. — Можете передать своему другу, что в своей жизни я видела много дураков. Он превосходит их всех.
— Не премину передать ему ваш комплимент.
Я повернулся на пятках и двинул подальше от этой напыщенной дуры.
Чуть позже я передал содержание этого разговора Петерсу — в надежде излечить его больное сердце. В одном я солгал: сказал, что тема разговора возникла случайно. Петерс выслушал все с особенно широкой демонической ухмылкой и восхитился остротой ее язычка. Тут я понял, что ему хоть кол на голове теши — он по уши влюблен и рано или поздно эта Трипетта разобьет ему сердце. Так что мне и не стоило заводить разговор с ней, ибо я был бессилен повлиять на Петерса.
Эх, подумал я, мне бы сейчас посоветоваться по поводу моего друга с Лигейей или хотя бы с месье Вальдемаром. Увы, это придется отложить до благоприятного времени.
Для нее это было больше чем место, где можно вволю попеть. Сегодня вечером она пришла сюда, дабы побыть в одиночестве, — в последние тревожные дни ее все больше тянуло побыть наедине с собой.
Она шла босиком по темному песку. Поблизости грохотали волны отлива, а уплывающие облака открывали взору медного цвета горы, в которых глухим эхом отдавался шум волн. Ее контральто парило над басами моря. Она ступила на влажную полосу песка, куда прибой закинул массу вещей — какие-то кости животных, гладкие разноцветные валуны, ракушки, обломки кораблекрушений.
Его она нашла среди этого мусора, в коралловой пещерке, стены которой сияли всеми цветами радуги. Он быстро отвернулся и смахнул слезы с глаз, когда ощутил, что она рядом. Потом он поднял голову и сказал, имея в виду свои слезы:
— Простите, леди.
— Я тоже прошу прощения. Это место я придумала как уголок вечной радости.
— А вы?..
— Конечно же, Анни, — ответила она.
— Но как ты выросла!
— Да, выросла. Иди ко мне. Он встал и подошел к ней.
Когда она ласково обняла его, он спросил:
— Тогда ты будешь мне как мама, да?
— Разумеется. Эдди, я буду для тебя кем захочешь. Буду тем, кто тебе нужен.
Внезапно слезы снова заструились по его лицу.
— Мне как-то снилось, — сказал он, — что я тоже стал большим. Это было так мучительно больно…
— Знаю.
— А что, если мне не возвращаться вовсе? Я бы остался здесь на веки веков.
— Как пожелаешь, дорогой. Это место всегда будет твоим домом — где бы ты ни находился.
Прошла минута — или час? или год? — прежде чем он высвободился из ее объятий и оглянулся в сторону гор.
— Ты слышишь? — спросил он.
Эхо отступающего моря все еще звенело в окружающем воздухе. Она молча кивнула в ответ: слышу.
— Меня зовут.
— Знаю.
— Я должен идти.
— Нет, ты ничего не должен.
— Тогда я хочу идти. Все остальное — только боль. Она ухватила его за руку.
— Прости меня! — воскликнула она. — Прости, если сможешь. Мне было невдомек, что мир так ополчится на тебя, так истерзает тебя! Я придумала для нас прекрасный сон. И что же — он растоптан! Ты не своей волей угодил в мир, где для тебя есть только одно — боль. Я люблю тебя, Эдди. Ты слишком чист душой, ты слишком дух — мир же предлагает тебе бездушное, грязно-плотское.