Миры Роджера Желязны. Том 2
Шрифт:
— Разве это причина, чтобы так его отделывать?
— Почему же не развлечься?
— Ты — жалкий ублюдок.
— Ешь. Твои гренки остывают.
— Что бы ты сделал, если бы я не остановил тебя? Убил бы его?
— Нет. Может, выбил бы ему пару зубов этими плоскогубцами на столе.
Грег сел и уставился на свой обед.
— Ты спятил, — произнес он наконец.
— Разве все мы не спятили?
— Возможно. Но это было так…
— Грег, ты, наверное, и в самом деле не понимаешь. Я — Ангел. Я последний Ангел, оставшийся в живых. И я был Ангелом еще до того, как мы сменили хлопок на кожу из-за проклятых штормов. Ты знаешь, что это означает? Я — последний, и мне надо поддерживать репутацию. Я не даю отпора, потому что никто не наседает. А этот вшивый торговец решил, что может размазать меня по стенке, потому что у него в городе есть сила, если я забастую и начну поставлять товар кому-нибудь другому. Поэтому он пришел и обращался со мной, как хозяин. Пришлось поставить его на место, понимаешь? Я дал ему возможность заткнуться, но он не воспользовался ею. Тогда это уже стало делом чести.
— Но сейчас ты ведь один из всей банды.
— А разве последний католик не будет считать себя папой римским?
— Пожалуй.
— Ну.
— Не думаю, что ты долго протянешь, Черт!
— Согласен. Но я не уверен, что ты протянешь дольше.
Таннер снял крышку со стаканчика с кофе, отпил, посмаковал и звучно рыгнул.
— Я рад, что наконец прищучил этого ублюдка. Он мне никогда не нравился.
— Почему они выбрали тебя?
— Потому, что я хороший шофер. Ты видишь, куда мы добрались?
Грег не ответил. Таннер встал и подошел к окну, раздвинул планки жалюзи.
— Так, толпа немного поредела. Многие перешли на другую сторону улицы и забрались на крышу. — Взглянув на часы, он добавил: — Думаю, нам пора отправляться. Хотелось бы выехать из города засветло.
Грег не ответил, поэтому Таннер открыл шкаф, осмотрел его содержимое, закрыл. Выпив еще глоток кофе, он закурил сигарету.
— Интересно, как там дела с ремонтом?
Грег закончил обед и бросил пустые упаковки в корзину для мусора. Собрав остатки после Таннера, он и их бросил в корзину.
— Ну и лентяй же ты!
Таннер зевнул и вновь выглянул в окно.
— Пойду поищу начальника, — сказал Грег, выходя из комнаты.
Таннер постоял немного, покурил и тоже решил посмотреть, как продвигаются дела.
— Ну как?
— Пока все нормально. Видели того порезанного? Весь в крови.
— Масло менять будете?
— Конечно.
— Сколько времени вам еще нужно?
— Может быть, час.
— Здесь есть черный ход?
— Идите мимо этой красной машины слева. Дверь там.
— Не знаете, снаружи народ стоит?
— Вряд ли. Там одни сорняки и куча мусора.
Таннер пошел в дальний угол мастерской, приоткрыл дверь и, оглядевшись вокруг, вышел наружу. В теплом воздухе пахло копотью и бензином. И все же он с удовольствием ловил ноздрями запах влажной травы.
Вечер еще не наступил, но уже начинало темнеть. Оглянувшись вокруг, Таннер увидел узкую скамейку и направился к ней. Сел, прислонившись спиной к теплой бетонной стене, и закурил. Пламя затухающей спички высветило сваленные в кучу автомобильные крылья, полуоси, детали двигателей, местами покрытые ржавчиной… Над этим бесформенным нагромождением хлама была натянута какая-то лента — словно замороженный в темноте раскат грома. В кроне громадного дерева, ветви которого почти касались земли за кучей хлама, слышалось пение какой-то птицы.
Прихлопнув москита, Таннер почувствовал, как по его лицу пробежал легкий прохладный ветерок — похоже, собирался дождь. Сделав пару глубоких затяжек, он бросил камень в выскочившую из кучи крысу, но не попал и фыркнул. А фыркнув, вдруг представил себе, как переплетаются прошлые преступления и страх от осознания грядущих неприятностей. Перед мысленным взором встало огромное пламя, словно цветок смерти, охватывающее его автомобиль с двумя темнеющими скелетами внутри; вот взорвались боеприпасы, и все добропорядочные граждане, ненавидевшие его, смеясь и что-то невнятно бормоча, образовали огромное живое кольцо вокруг этого погребального костра и пляшут, сжимая в руках полицейские дубинки…
— Черт бы вас всех побрал, — тихо проговорил Таннер.
Вспомнилось то время, когда он был Номером Один. Полиция провела рейд, убив или схватив всех его людей, а он спокойно сидел в тюряге. С тех пор он чувствовал себя… безлюдной страной. Теперь другая судьба, другой жребий выпал на его долю — служить тем, кто охотился за ним тогда. Ему не хватало его красавца, его одноглазого маяка в жизни — «харли-дэвидсона» с четырехскоростной коробкой передач, с двумя большими карбюраторами. Не хватало дрожащей, вибрирующей, взрывной мощи между бедрами, ручек управления в руках, запаха жженой резины и выхлопных газов. Ушло. Ушло навсегда. Мотоцикл конфискован и продан в уплату штрафов и судебных издержек. Такова участь всего железа. Вот и сейчас перед ним куча хлама. Кто знает? Мотоцикл был ему почти женой, и эта куча железа могла бы быть его могильным холмом, а его, Таннера, могила — чуть дальше к востоку…
Он выругался и подумал о брате. Последний раз он видел Денни больше года назад. Их разделяла стеклянная стена, а в комнате находился охранник, который разрешил передать сигареты. О чем им было говорить? А сейчас Денни, наверное, лежит где-нибудь в больнице забинтованный, спасенный от огня и кучи дерьма. Нет, брат — единственный, кого следовало спасти.
Таннер прикурил новую сигарету и швырнул окурок в железный хлам. С писком метнулась прочь крыса.
Он вспомнил обряд своего посвящения. Ему тогда было шестнадцать. Ведро передавали из рук в руки, а он гордо стоял в своем светлом костюме и блестящих наручниках и, хотя был немного пьян, не шатался. Все по очереди мочились в ведро, потом содержимое вылили ему на голову. Это было его крещение, он стал Ангелом.
Целый год он носил смердящую одежду, а еще через два года, когда ему стукнуло девятнадцать, он стал Номером Один. Он водил их на дело. Все знали его имя и уступали дорогу. Он был Чертом, и его люди были хозяевами на Побережье. Они совершали вылазки, куда могли, и делали все, что хотели, пока он не угодил в серьезный переплет и не попался.
Город тоже постоянно переживал обряд посвящения, получая на голову тонны грязи с небес, только их банда была больше, чем его. И однажды они сразились.