Миры Роджера Желязны. Том 2
Шрифт:
Он сидел в камере, шесть на восемь, с любителем маленьких девочек. После попытки убить сокамерника, Таннера пересадили в одиночку. Он предпочел бы и дальше одиночку бессмысленной болтовне человека с диким выражением глаз, к которому его перевели. Крейг, так звали безумца, без умолку говорил с пеной у рта, и однажды, не выдержав, Таннер ударил его в челюсть, отчего пена стала вмиг красной. В последнюю минуту охране удалось разжать пальцы Таннера, стиснувшие горло Крейга, при этом один палец ему сломали. Они подумали, что он в одиночке свихнулся. Ему сказали об этом позже, через несколько месяцев, когда поместили в общую камеру. Они думали, что ему нужна компания, поскольку он — человек из банды. Они не понимали. Они думали, что они — ангелы, а единственный Ангел — ничтожество.
Ошибочка вышла! Он не сошел с ума, или, по крайней мере, так полагал. Он не играл в игры, не считал дни. Он просто сидел. Он тогда уже понял, что не могут ему причинить вред. И ждал. Чего — сам не знал. Может, этого? Этого. Именно этого он ждал, сидя там, мечтая о Большой Машине.
Таннер прихлопнул еще одного москита. В воздухе по-прежнему пахло дождем. Птица замолчала, затих кузнечик, когда молния прорезала небо, осветив все белым ярким светом. Небосвод стал похож на светящееся фосфорное море. Все вокруг Таннера внезапно озарилось неестественным сиянием, а ствол огромного дерева будто сжался. Каждый кусок металлолома в куче ожил, и он мог, прислушавшись, уловить разговор мусора о прошедших днях, о пользе и бесполезности сохранившихся в мире дорог. Куча мусора рассказывала ему о сельской местности, и он слушал, пока не скрипнула дверь и не послышался голос Грега:
— Все почти готово, Черт!
— Прекрасно.
— Что ты здесь делаешь?
— Копаюсь в памяти.
Дверь захлопнулась. Таннер посидел еще несколько минут, пока не начал накрапывать мелкий дождь, погасив сияние окружающего мира, заставив замолчать мусор, промочив птицу на дереве и крыс в их норах, застучав по лицу, зашлепав по ботинкам, поднимая, как пепел, запах с земли.
Встав, Таннер отряхнул капли с бороды и вошел в гараж.
— Все готово, — Монк жестом указал на автомобиль. — Может, подождете, пока кончится дождь?
— Нет. Скоро, наверное, начнет темнеть.
— Наверное.
Они подошли к окну и несколько секунд смотрели на дождь. Люди на улице не расходились.
— Тупые ублюдки, — сказал Таннер. — Не догадаются спрятаться.
— Они хотят нас проводить.
— Ну, тогда мы устроим им представление. Монк, дайте еще запасные покрышки, и можно открыть двери.
— Спасибо за обед, — сказал Грег.
— Это минимум, что я мог сделать.
— Что стало с тем парнем? — спросил Грег.
— С каким?
— Блинки. С которым произошел несчастный случай.
— А, он в больнице. Полицейские отвезли его, чтобы наложить швы, но там у него случился сердечный приступ. Ему сейчас дают кислород… Мелкий проходимец, за ним тянется хвост дел. Не могу сказать, что это большая потеря для города.
— Очень плохо. Монк пожал плечами.
— Сам напросился. Так вы поедете по шоссе № 40?
— Да, — ответил Таннер. — Кто может сожрать это чудовище джилу?
— Что?
— У нас есть огромные змеи, которых пожирают джилы. Они пожирают и бизонов, и койотов, и бог знает кого еще. Есть большие летучие мыши, которые объели все фруктовые деревья по пути в Мексику, есть пятнистые пауки, которые пожирают все, что попадает им в сети. Но кто поедает джилу? Парень по имени Алекс рассказывал мне дома, что, поскольку всегда на любую тварь есть управа, должно быть что-то, что способно уничтожить джилу. Я ничего не смог ему ответить. А вы не знаете?
— Бабочки, — ответил Монк. — Я слышал, бабочки.
— Бабочки?
— Да. С ними лучше не связываться. Они крупнее коршунов; устраиваются на шее у джилы и жалят ее до полусмерти. Затем откладывают яйца. Гусеницы, после того, как выведутся, питаются парализованной ящерицей.
— Понятно.
— А кто же тогда пожирает бабочек? — спросил Грег.
— Кто его знает? Может, летучие мыши. Этот новый мир отличается от того, что был лет сто назад, и продолжает быстро изменяться. Вряд ли мы поспеваем.
— М-м-м.
— Я подозреваю, что большинство тварей скоро будет довольствоваться людьми.
— Спасибо за все, — поблагодарил Грег. — Рад был с вами познакомиться, Монк.
— Еще увидимся. — Механик протянул на прощанье руку.
— Сомневаюсь, — сказал Таннер. — Я не уверен, что мы когда-нибудь опять увидимся. Однако за обед спасибо. Может, вы еще о нас услышите.
— Счастливого пути.
Таннер открыл дверцу машины и сел на место водителя. Грег сел с другой стороны.
— Ты даже не пожал ему руку, — сказал он.
— Не одобряю рукопожатия, — ответил Таннер. — Большинство людей рискуют, когда пожимают руки. Если ты протягиваешь пустую руку, это означает, что у тебя нет в ней ножа, и все. А если ты левша? Выходит, риск. Я — левша, я могу здороваться за руку, а могу и обойтись. Если у меня есть друг, то ему не надо жать мне руку, чтобы доказать это. Знаешь ведь, как бывает: встречаешь кого-то, и неожиданно вы оба понимаете, что вы чем-то похожи. Все нормально. И вы — приятели. И нет необходимости в этом старинном протоколе. Вот и все.
Таннер завел двигатель, послушал немного, как работает машина на холостом ходу, затем включил экраны. Большая дверь гаража распахнулась, и он просигналил один раз.
— Поехали.
При выезде из гаража их встретили восторженные возгласы, которые они еще долго слышали, набирая скорость и уносясь на восток.
— Не взяли пива, — с досадой бросил Таннер. — Проклятье!
Машина ехала вдоль остатков того, что некогда называлось шоссе № 40. Таннер уступил место за рулем Грегу, а сам растянулся в пассажирском кресле. Небо над ними продолжало чернеть, как за день до того в Л-А.