Миры Роджера Желязны. Том 7
Шрифт:
— Приближая наше уничтожение?
— Да. Они подсчитали все с поразительной точностью, — быть может, уже проведя когда-то эксперимент с ситуацией подобного рода. Итак, планета становится подходящей для них как раз в тот момент, когда она становится неподходящей для человекоподобных. Ваша задача — отработать для них до конца, а в завершение работы — умереть.
— Как могло развиться существо такого типа? Я не могу понять, зачем природе нужно развивать тварь, приспособленную заранее к планете, ограбленной столь утонченным способом. Если…
Незнакомец пожал плечами.
— Быть может, какой-то побочный род, развившийся в полностью разрушенном мира? Или, что гораздо вероятней, им был нанесен удар случайным рядом мутаций? Или, быть может, они зашли достаточно далеко по пути естественных наук и смогли индуцировать перемены, чтобы спасти самих себя, уже разрушив свой мир? Не знаю. Мне известно лишь, что они ищут особый сорт среды, планету, пережившую экологическую катастрофу, и они идут верным путем: здесь, у нас, их ждет победа.
— Вы сказали, что они держат нас под надзором и производят корректировку?
— Да.
— Похоже, это вполне может быть указанием на то, что наше программирование, составленное с задачей достичь поставленной ими цели, несовершенно.
— Правильно. В последние несколько тысяч лет они вели гораздо более внимательное наблюдение над человеческим обществом, чем ранее. Они всегда с осторожностью относились к чудесам, пророкам, произвольным мутациям, которые могут направить ход событий в нежелательном направлении. Их влияние на нас сейчас куда мощнее, чем, скажем, десять тысячелетий назад. Таким образом, согласно законам статистики, возможность их распространения возросла. Поэтому существа иного мира гораздо более бдительны в течение последнего времени, стремясь подавлять развитие технологий, которые могли бы замедлить или расстроить их программу, и рассчитывая расхолодить философские тенденции, способные дать схожие результаты. С другой стороны, они поощряли противоположное. Инопланетяне, к примеру, видели выгоду в распространении заумных аспектов христианства, буддизма и ислама: они преуменьшают значительность Земли как таковой. Они бились с сотнями философов, ученых мужей…
— Бились?
— Убивали или сокрушали, а то и поддерживали и помогали — смотря какой требовался подход.
— Ужасную вы рисуете картину! — сказал Ван Дайн. — Почему вы рассказали мне все это?
Смуглолицый огляделся, обвел взглядом город, указал пальцем на медальон, висящий у него на шее.
— Я боролся с ними, — наконец сказал он, — долгие годы. В лучшем случае я мог добиваться некоторого успеха в замедлении хода событий. Теперь, однако, наша борьба подходит к завершению, к тому завершению, к которому они подталкивают нашу расу столь давно. Я не могу сказать с уверенностью, сколько у нас осталось шансов. Кое-кто считает уже почти необходимым произвести некоторые изменения в природе человека, с тем чтобы победить его. Чем это кончится, не знаю. На что я покушаюсь сейчас — это купить время, замедлить, насколько возможно, ход вещей, хотя бы пока я продолжаю исследовать вопрос. Принятие решения теперь, на Генеральной Ассамблее ООН, поможет в этом, поможет существенно. Я знал, что голосование пройдет закрыто. Вот почему я к подготовил спектакль — ваше убийство. Я надеялся, что предложение убитого мученика получит дополнительные шансы на принятие. В последний момент, однако, я осознал, что мой расчет, моя жертва не позволят мне оставаться постоянно хладнокровным. Я был обязан дать вам столь длительное объяснение. Хотя предотвращать убийство уже слишком поздно. Да и нет необходимости. Я обладаю способностью манипулировать физиологией живущего, сводя ее в точку, где результат тот же, что и в результате остановки времени. Вот я и сделал это, чтобы дать вам объяснение, предоставить вам выбор.
— Выбор?
Незнакомец кивнул.
— Я могу использовать почти каждого. Почти…
— Понятно, — произнес Ван Дайн. — Я уже вижу, что моя смерть могла бы внести изменения… Но, в любом случае, кто вы?
Смуглолицый человек покачал головой.
— Сейчас просто не время рассказывать вам мою историю, потому что она длинней, чем вся история Земли. Что же до имени… Я утратил счет своим именам. Можно сказать, что я ранний эксперимент тех, что принесли сюда зло. Но прежде, чем они меня захватили, я сумел завладеть несколькими их ценностями. Периодически они делали попытки погубить меня и мою женщину, но им никогда не удавалось вырвать из нас наши жизни. На множестве путей они ставили передо мной дополнительные помехи, и долгие годы мы потратили на создание специальной защиты. То есть я… Я их враг! Вот и все. Этого вполне достаточно.
— Очень хорошо! — сказал Ван Дайн, выпрямляясь. Он снова оглядел город, повернулся, пересек крышу и осмотрел темную реку. — Очень хорошо.
Спустя некоторое время он обернулся назад и посмотрел на смуглолицего.
— Перенеси меня обратно, вниз.
Тот порылся в своей сумке и через мгновение протянул руку Ван Дайну. Они покинули крышу.
Спустившись, двое вошли в здание. Ван Дайн направился в зал Ассамблеи. Когда он оглянулся, чтобы сказать пару слов смуглолицему человеку, то обнаружил, что незнакомца больше нет.
Ван Дайн продолжал идти: вошел в зал, зашагал обратно вдоль того же прохода, который недавно покинул. Постоял возле человека с револьвером, изучая его искаженное лицо. Отметил положение пули — она значительно продвинулась за время его отсутствия. Затем, взойдя на подиум, Ван Дайн вновь обратился к аналою, на котором лежала его речь.
Он собрал листки, взял их в руку. Потом взглянул на флаг Объединенных Наций — голубой, с белым кругом в центре. При этом ему показалось, что краешком глаза он уловил какое-то движение. Затем что-то его ударило, и мы — он — я…
Повалившись грудью на аналой, он — мы — видит белый круг на голубом поле, а вокруг все еще растет смутный и…
Он — я…
Я… Я есть — я.
Я!
Я есть! Я есть! Я существую!..
…Он лежал там, едва дыша. Кровотечение остановилось.
Уже ночь, и женщина сотворила костер, укрыв мужчину шкурами зверей. Он очень замерз. Она принесла ему воды в широкой раковине. Я начинаю кое-что понимать.
ЧАСТЬ II
Ричард Гиз шел по холмам, стеком обезглавливая цветы. Нет более занятной выпуклости на нашей Земле, чем северный Нью-Мексико, тем более когда лето принимает его в объятия и вносит в наилучшую, ласковую пору. Но глаза Ричарда Гиза в тот день никакими декорациями не интересовались. Зрение его было обращено на него самого.
Спустившись в овраг, он следовал по нему до разветвления, где в нерешительности остановился. В конце концов он вздохнул, уселся на камень в тени противоположной стены и сидел, рассматривая волны пыли.
— Проклятье! — сказал он немного погодя, и снова: — Проклятье!
Во многом Ричард Гиз был сходен с местными сельскими жителями, хотя рожден был в городе Нью-Джерси и свои сорок с лишним лет прожил в основном в городах. Ричард — плотный, хорошо загорелый мужчина, с волосами серо-песочного цвета, более темными на тыльной стороне его рук с узловатыми пальцами, в которых он сжимал стек; темные глаза широко расставлены у поломанного носа.
Нет, он не был без ума от гор, пиний, скал, кактусов, хлопковых полей. Ричард был президентом Международного союза операторов телепатии и, несмотря на громадную производительность связи двадцать первого века, существенной частью которой он сам являлся, президент избрал бы нечто более комфортабельное, где-то в мире больших городов, предпочтительно на Востоке. Правда, он уже имел в подобных местах офисы, но его донимала та же проблема, которая возникала перед всеми телепатами, имеющими маленьких детей: основать резиденцию в уединенном месте. Только с Денни что-то все не ладилось…