Мишель Фуко

Эрибон Дидье

Фуко отвечает тем же. В 1969 году в «Le Nouvel Observa- teur» появляется статья «Ариадна повесилась», посвященная «Различию и повторению» [403] . В 1970 году он разбирает на страницах журнала «Critique» «Логику смысла» и «Различие и повторение» в статье «Theatrum philosophicum».

«Я намереваюсь, — говорит Фуко в начале этого текста, — говорить о книгах, которые я числю среди самых великих. Они настолько значительны, что о них трудно судить, и мало кто осмелился на это. Думаю, эти книги, загадочным образом перекликающиеся с книгами Клоссовски, другим грандиозным и масштабным творением, еще долго будут недосягаемыми для нас. Но, возможно, когда-нибудь наступит век Делёза» [404] .

403

Foucault M. Ariane s’est pendue I I Le Nouvel Observateur, 31 mars1969.

404

Foucault M. Theatrum philosophicum I I Critique, № 282, septembre 1972.

фуко — Делёз. Дружба не только философическая, но и политическая. В 1971 году, когда Фуко создает «Группу информации о тюрьмах», Делёз присоединяется

к ней одним из первых. Он входит в комиссию по расследованию дела Жобера. Он энергично сражается в комитете «Джелали». Длинная беседа о роли интеллектуалов свидетельствует об их единомыслии. Этот диалог — «Интеллектуалы и власть» — опубликован в 1972 году в журнале «Arts», в номере, посвященном Делёзу [405] . Фуко и Делёз пытаются дать определение новому отношению интеллектуалов к тому, что предшествующее поколение называло «ангажированностью». Отныне речь уже не может идти о «тотализации» борьбы, о превращении ее в теорию, о приписывании ей смысла. «Тотальному интеллектуалу» в духе Сартра они противопоставляют интеллектуала «специфического». Это означает, что борьба должна идти на определенных, конкретных участках. «Ныне такие виды борьбы являются частью революционного движения при условии, что они радикальны, бескомпромиссны и очищены от реформизма, от стараний, направленных на то, чтобы обустроить ту же самую власть, ограничившись всего-навсего сменой хозяина. Эти движения связаны с революционным движением пролетариата в той мере, в какой ему предстоит низвергнуть все виды контроля и принуждения, что повсюду возобновляют ту же самую власть… Форму всеобщности борьбе придает сама система власти, все виды осуществления и применения власти». И Делёз отвечает: «Поэтому мы не можем прикоснуться к какой-либо точке приложения власти, чтобы не столкнуться с рассеянной совокупностью этих точек, которую нельзя не хотеть низвергнуть, пусть даже исходя из ничтожнейшего требования или протеста. Таким образом, всякая частная революционная оборона или атака соединяется с рабочей борьбой» [406] .

405

См. русский перевод: Фуко М. Интеллектуалы и власть. Ч. 1. Статьи и интервью 1970–1984 / Пер. с фр. С. Ч. Офертаса; под общ. ред. В. П. Визгина, Б. М. Скуратова. М., 2002.

406

Deleuze G., Foucault М. Les Intellectuels et le pouvoir I I L’Arc, № 49, 1972.

1975-й, 1976-й, 1977-й: политический ландшафт изменился. И оба участника этого диалога отказались от прежнего словаря. Хотя в книги Фуко, публиковавшиеся в эти годы, в частности в «Надзирать и наказывать», проникли некоторые элементы той проблематики. Очевидно, что только что опубликованная книга содержит мысли, которые двигали автором в момент, когда она задумывалась и писалась. Мысль всегда опережает публикацию. Возможно, именно этот разрыв стал причиной «кризиса», наступившего для Фуко после выхода «Воли к знанию» и затянувшегося на 1976 и 1977 годы. Можно ли считать, что этот кризис отдалил Фуко от Делёза? Больше они не встречались.

Думается, что истинная причина расхождения кроется все же в политике. В 1977 году они вместе борются против экстрадиции Клауса Круассана, адвоката «банды Баадера- Майнхоф», попросившего политического убежища во Франции: в Германии ему грозил суд за превышение должностных полномочий и оказание помощи подзащитным, не связанной с исполнением его прямых обязанностей. Власти намеревались выслать его назад в Германию, что привело Фуко в ярость. 14 ноября 1977 года он писал в журнале «Le Nouvel Observateur»: «Вы имеете право на адвоката, который говорит с вами и за вас, который помогает вам быть услышанным и сохранить жизнь, индивидуальность и силу протеста. <…> Это право — не юридическая абстракция, не идеал мечтателя; это право является частью исторической реальности и не может быть уничтожено» [407] . Когда Клауса Круассана должны были выпустить из тюрьмы, чтобы затем выдворить из Франции, Мишель Фуко пришел к тюрьме «Санте» с несколькими десетками единомышленников. Они хотели образовать символический живой барьер. Полиция разогнала собравшихся, действуя жестко: Фуко даже сломали ребро. Через несколько дней Фуко все через тот же журнал «Le Nouvel Observateur» призвал левых лидеров занять адекватную позицию и, в частности, выступить в защиту двух женщин, привлеченных к уголовной ответственности за то, что они до ареста «прятали» Клауса Круассана в Париже [408] . Когда министр юстиции Ален Пейрефит вступил в полемику с бывшим товарищем по Эколь Нормаль, со стороны Фуко последовала суровая отповедь [409] . После экстрадиции Клауса Круассана Фуко и многие другие интеллектуалы — Жан Поль Сартр, Симона де Бовуар, Маргерит Дюрас — призвали парижан выйти 18 ноября на площадь Республики. Как мы видим, Фуко не щадит сил для защиты немецкого адвоката. Он действительно «ангажирован». Однако Фуко стремится сконцентрировать борьбу на юридической проблеме. Он защищает адвоката, а не его клиентов. И речи нет о том, чтобы поддерживать тех, в ком он видит «террористов». И в этом коренится его расхождение с Делё- зом. Делёз также встал на защиту Клауса Круассана. Однако Фуко и Делёз поставили свои подписи под разными текстами. В тексте, подписанным Фуко, говорится о праве на защиту и об экстрадиции. В тексте же, подписанном Делё- зом и Феликсом Гваттари, говорится о Западной Германии как о государстве, дрейфующем в сторону полицейской диктатуры. Видимо, с этого и началась «ссора» Фуко и Делёза — точнее, отход Фуко от Делёза. Не было ни сцен, ни споров, ни объяснений. Просто их долгий союз распался.

407

Foucault М. Va-t-on extrader Klaus Croissant? I I Le Nouvel Observateur, 14 novembre 1977.

408

Foucault M. Lettres "a quelques leaders de la gauche // Le Nouvel Observateur, 28 novembre 1977.

409

Alain Peyreffltte s’explique… Et Michel Foucault rlbpond // Le Nouvel Observateur, 23 janvier 1978.

Эта версия подтверждается записью в дневнике Клода Мориака, датированной 10 марта 1984 года. В тот момент Мориак и Фуко пытались помочь иммигрантам, выдворенным из их жилья на Гут-д’Ор. Они ломали голову над тем, кому дать на подпись письмо, адресованное мэру Парижа. «N… не то», — говорит Фуко. Нет, он не может обратиться

к этому человеку. И, поскольку Мориак удивлен, объясняет: «Мы больше не видимся… Со времен Клауса Круассана. Терроризм и кровь для меня неприемлемы, я не мог относиться к Баадеру и его банде с одобрением» [410] . Клод Мориак, обычно называвший имена людей, о которых шла речь, предпочел зашифровать имя того, о ком говорил Фуко. Но загадочный N — это, конечно, Жиль Делёз.

410

Mauriac С. Le Temps immobile. Т. IX. Mauriac et flls. Grasset, 1986. P. 388.

Начиная с этого времени — конца 1977-го — начала 1978-го — Фуко и Делёз перестают встречаться. Их дороги разошлись. Каждый продолжал читать книги и статьи другого: отныне это был их единственный способ общения.

Через месяц после экстрадиции Клауса Круассана Фуко оказался в Германии, где с ним произошли странные и неприятные инциденты. В декабре 1977 года он отправился в Берлин с Даниэлем Дефером. Они намеревались съездить в Восточный Берлин, но столкнулись с негостеприимством полицейской бюрократии: у них самым тщательным образом проверили документы, с их записей сняли копии, они должны были сообщить все данные о книгах, названия которых значились в их записных книжках… Как скажет Фуко, впечатления были «самые тяжелые». Прошло два дня. Когда они вышли из отеля — дело происходило уже в Западном Берлине, — рядом с ними остановились три полицейские машины. В мгновение ока их окружили полицейские с автоматами. Последовал обыск. За завтраком они обсуждали книгу об Ульрике Майнхоф, и кто-то донес на них. Их отвезли в полицейский участок для проверки документов. «Мы ни в чем не виноваты, — заявил Фуко через газету «Der Spiegel». — Просто тот, кто выглядит как интеллектуал, вызывает подозрение. Любая власть видит в интеллектуалах гнусных типов» [411] .

411

Foucault M. Nous nous sentions comme une sale esp&e II Der Spiegel, 19 d6cembre 1977.

Прошел месяц. Фуко идет по промерзшим улицам Ганновера в рядах демонстрантов, выступающих в защиту Петера Брюкнера, профессора, изгнанного из университета за то, что он выступил с поддержкой запрещенной книги (впоследствии Фуко напишет предисловие к французскому изданию памфлета Брюкнера «Враг государства» [412] ). На этот раз Германия уже не кажется ему мрачной страной «запретов на профессии». В январе 1978 года он едет с Катрин фон Бюлов в Западный Берлин, где собираются тридцать тысяч человек и на протяжении трех дней с энтузиазмом обсуждают возможности борьбы, открывающиеся перед «альтернативными» движениями.

412

Foucault М. Pr6face "a Peter Bruckner et Alfred Krovosa, Ennemi de l’sstat, Claix, La Pens6e sauvage, 1979.

Разница в позициях, которые заняли Фуко и Делёз в деле Круассана, является следствием того, что они постепенно разошлись в отношении к политике в целом. Это расхождение всплыло в споре «новых философов». Делёз смешал с грязью Глюксмана и его товарищей в небольшой брошюре — специальном приложении к журналу «Minuit». Он разнес пустые и ничего не значащие, с его точки зрения, концепты тех, кого считал фиглярами, годными лишь для участия в телепередачах. Делёза «ужасали» их самоотречение, их «мученичество». «Они жируют на трупах других», — заявил он. Текст пестрит подобными формулировками. Эти жестокие слова датированы 5 июня 1977 года [413] . Делёзу известно, что за месяц до этого Фуко в «Le Nouvel Observateur» расхвалил книгу Андре Глюксмана «Мыслители-властители». Глюксман, принадлежавший к ультрамаоистам, в 1974 году сменил ориентиры: с этого времени он приступает к систематическому обличению ГУЛАГа, а также тоталитаризма и философов, подводящих под него базу. Фуко благодарит его за то, что тот открыл философский дискурс голосам «этих беглецов, жертв, непокоренных, непримиримых диссидентов — короче, этих “горячих голов” и всех прочих, кого Гегель хотел изгнать из ночи мира» [414] .

413

Deleuze G. А propos des nouveaux philosophes et d’un probleme plus general, 5 juin 1977 // Приложение к журналу Minuit, № 24, mai 1977.

414

Foucault M. La Grande Colere des faits // Le Nouvel Observateur, 9 mai 1977.

Скорее всего, в тот момент выбор Фуко был продиктован скорее политическими, нежели философскими мотивами. В последующие годы он будет часто разговаривать с друзьями о Делёзе. В частности, с Полем Вейном. Это «единственный действительно философский ум во Франции», как часто повторял Фуко. В конце жизни одним из самых жгучих его желаний было примирение с Делёзом. Даниэль Дефер знал об этом. После смерти Фуко он обратился к Делёзу с просьбой выступить на похоронах. Должно быть, примирения искал и Делёз, посвятивший Фуко прекрасную книгу, умную и эмоциональную. Что подвигло его написать эту книгу? «Я должен был сделать это, — отвечает Делёз. — Потому что я восхищаюсь им, потому что его смерть и труды, оставшиеся незавершенными, волнуют меня» [415] .

415

Deleuze G. La Vie comme une buvre d’art // Le Nouvel Observateur, 29 aout 1986. См. русский перевод: Делёз Ж. Жизнь как произведение искусства. — В кн.: Делёз Ж. Переговоры. 1972–1990 / Пер. с фр. В.Ю. Быстрова. СПб., 2004.

Глава пятая.«Нами всеми управляют…»

22 сентября 1975 года. В баре большой мадридской гостиницы Ив Монтан зачитывает декларацию: «Одиннадцать мужчин и женщин приговорены к смерти. Приговорены чрезвычайным судом. Они были лишены права на правосудие. На правосудие, требующее предъявления доказательств вины. И на правосудие, которое, каким бы тяжким ни было обвинение, гарантирует соблюдение законов. И на правосудие, запрещающее жестокое обращение с заключенными. Европа всегда отстаивала правосудие. Ей следует и теперь отстаивать его всякий раз, когда над ним нависает угроза. Мы не собираемся добиваться признания их невиновности, у нас нет такой возможности. Мы не ждем запоздалого милосердия, прошлое испанского режима не позволяет нам проявлять терпение. Мы требуем, чтобы основополагающие правила правосудия соблюдались как по отношению к гражданам Испании, так и по отношению к иностранцам».