Мишель Фуко
Шрифт:
Однако наибольшее впечатление на сообщество учеников производил преподаватель, которому было поручено подготовить класс к испытанию по философии. Его/звали Жан Ипполит [29] . Это имя стало символом поприща, вплотную к которому подошел Мишель Фуко. Жан д’Ормессон [30] , учившийся в лицее за два года до Фуко, набросал портрет этого человека, чье «округлое лицо возвышалось над пюпитром», а из уст буквально лилась «благодушная, витиеватая, несколько робкая речь, выделявшаяся затянутыми патетическим придыханием концовками фраз, в которых говорило само красноречие — в силу того, что говорящий напрочь его отвергал» [31] . Этот кудесник пытался объяснять Гегеля через «Юную Парку» Валери и «Игитур» Малларме. Д’Ормессон добавляет: «Я ничего не понимал». Возможно, не он один. Однако Ипполит ослеплял учеников, а после тусклых занятий философией в Пуатье немного выспренние, эзотерические и вдохновенные речи, каскадом слетавшие с губ профессора, казались Фуко головокружительными и гениальными. Философия завораживает, таково требование эпохи. Нельзя выпускать из виду, что идет 1945 год. Как пишет Жан д’Омерссон, «сразу после окончания войны и на протяжении последующих нескольких лет престиж философии был ни с чем не сравним. Я даже не знаю, можно ли выразить то, чем она была для нас, сохраняя хладнокровие и отстраненность… Если XIX век, скорее всего, был веком истории, то середина XX оказалась во власти философии… Литературу, живопись, исторические штудии, политику, театр, кино — все держала в своих руках философия» 1'"' 1.
29
Жан
30
Жан д’Ормессон (род. 1925) — французский писатель и деятель культуры, член Французской академии.
31
M'Ormesson J. Au revoir et merci, 2е edition. Paris: Gallimard, 1976. P. 71.
Ипполит объясняет своим ученикам «Феноменологию духа» Гегеля и «Геометрию» Декарта. Но именно занятия, посвященные Гегелю, поразили воображение учеников, образ учителя навсегда запечатлелся в их памяти.
Фуко не был исключением. Уже открывший для себя историю, он, возможно, впервые переживает искушение философией. Мэтр излагает ему философию, которая говорит об истории, об упорном пути Разума к своей вершине. В этот путь вовлечена вся История, целиком и полностью — и это История, исполненная смысла. Нет никаких сомнений, что Жан Ипполит открыл для Фуко то, что станет определяющим в его судьбе. Сам Фуко будет снова и снова повторять, что он в долгу перед этим человеком. Они встретятся через несколько лет в Эколь Нормаль, а много позже Фуко станет его преемником в Коллеж де Франс. После смерти Жана Ипполита, последовавшей в 1968 году, Фуко скажет: «Те, кто сразу после войны завершали подготовительный курс для поступления в Эколь Нормаль, помнят лекции Ипполита, посвященные “Феноменологии духа”: в этом голосе, который сам себе вторил, как если бы предавался размышлению внутри собственного движения, мы слышали не только голос профессора: нам слышались в нем отзвуки голоса Гегеля и, быть может, самой философии. Ни очевидности этого присутствия, ни чувства причастности, которое взращивалось с таким терпением, думаю, забыть невозможно» [32] .
32
Foucault М. Jean Hyppolite, 1907–1968 // Revue de metaphysique et de morale, tome 14, № 2, avril — juin 1969. P. 131.
«Голос Гегеля… голос философии»! Легко поверить, что этот вдохновенный и блестящий профессор приводил в восторг юных слушателей. К тому же такова была традиция: преподаватели, читавшие лекции слушателям второго года обучения, подобно профессору Алену, являлись «будителями», как говорит Жан-Франсуа Сиринелли, посвятивший специальное исследование ученикам, которые готовились к поступлению в Эколь Нормаль в эпоху «между двух войн». В своей работе он особенно подчеркивает ту важную роль, которую эти наставники играли в жизни «подготовительных классов при высших школах» [33] — чисто французского изобретения.
33
Там же. P. 76.
Фуко, говоря о том, что он в долгу перед своим учителем, не просто выражал чувство благодарности за призвание, открывшееся ему на излете отрочества… В 1960 году, закончив диссертацию, известную всем под названием «История безумия в классическую эпоху», Фуко поблагодарит тех, кто способствовал появлению этой работы: Жоржа Дюмезиля, Жоржа Кангийема и Жана Ипполита [34] . Через десять лет после написания книги, в инаугурационной речи по случаю избрания профессором Коллеж де Франс Фуко еще раз воздаст должное своему преподавателю.
34
Folie et d"araison. Histoire de la folie "a Tage classique. These principal pour le doctorat bs lettres, Pion, 1961. Preface. P.X et XI.
В этих словах, которыми он подчеркнуто завершал официальную речь, иным было угодно усмотреть простую дань академическим условностям: Фуко был преемником Ипполита в Коллеж де Франс, а согласно традиции преемник должен выразить почтение своему почившему или ушедшему на покой предшественнику. Фуко мог бы ограничиться лишь несколькими фразами или словами, однако он посвящает Ипполиту всю заключительную часть лекции и утверждает, что будет работать «под его знаком» [35] . В 1975 году, через семь лет после смерти Ипполита, он пошлет его жене экземпляр книги «Надзирать и наказывать» со следующим посвящением: «Мадам Ипполит в знак памяти о том, кому я обязан всем».
35
Foucault M. VOrdre du discours. Gallimard, 1971. P. 80–81. Cm. русский перевод: Фуко M. Порядок дискурса II Фуко М. Воля к истине: по ту сторону знания, власти и сексуальности. Работы разных лет/ Сост., пер. с фр., коммент. и поел. С. Табачниковой; общ. ред. А. Пузырея. М.: Касталь, 1996.
Сейчас может показаться удивительным, что Фуко придавал такое значение лекциям профессора, обучавшего его на протяжении столь недолгого времени (в 1945/46 учебном году Ипполит преподавал в лицее Генриха IV лишь первые два месяца).
Жан Ипполит — современник и друг Сартра и Мерло- Понти: он родился в 1907-м, Сартр — в 1905-м, а Мерло- Понти — в 1908-м. Они почти в одно время учились на улице Ульм. Сартр поступил в Эколь Нормаль в 1924-м (в одно время с Ароном, Низаном, Кангийемом…), Ипполит — в 1925-м, Мерло-Понти — в 1926-м. Но по масштабу влияния на современников эти три личности не попали в один ряд — возможно, потому, что Ипполит не был «философом» в том смысле, в котором таковыми являлись Сартр и Мерло-Понти. Иначе говоря, он ничего не создавал в области идей. Тем не менее, если присмотреться к его деятельности более внимательно, выясняется, что его влияние было куда более значительным, чем это может показаться на первый взгляд. Хотя бы просто потому, что Ипполит перевел «Феноменологию духа». Более того, он излагал ее своим ученикам на языке эпохи. Той самой эпохи, которая не упомянула даже имени Гегеля в курсе философии, принятом в учебных заведениях Франции. Ипполит стал комментатором и глашатаем мыслителя из Гейдельберга (или, скорее, из Йены, поскольку его прежде всего интересовали юношеские сочинения немецкого философа). Его перевод «Феноменологии духа», вышедший в двух томах в издательстве Обье в 1939 и годах, открыл для широкой публики почти неизвестный ей до тех пор труд, к которому отныне станут обращаться все французские гуманитарии. А диссертация Ипполита, озаглавленная «Генезис и структура “Феноменологии духа”», защищенная и опубликованная в 1947 году, стала настоящим событием культурной жизни Франции. В своей рецензии, опубликованной в журнале «Les temps modernes» в 1948 году, Ролан Кайуа настаивал на значимости этой работы: «У нас теперь хватает мыслителей, которые убеждены, что в гегельянстве заключен вопрос большой важности, а именно — вопрос жизни и смерти философии. Сама философия тут ставится под вопрос. Поэтому-то диссертация Жана Ипполита заслуживает внимания. Речь идет не только о скрупулезной работе историка… Затронута ключевая проблема: правомерно ли само по себе философское начинание?» [36]
36
Les temps modernes, № 31, avril 1948.
После войны, цитируя Кайуа, уже «хватало мыслителей», возводивших памятник Гегелю. За одно десятилетие отношение к гегельянству во Франции изменилось коренным образом. «В 1930 году, — обобщает Венсен Декомб, — Гегель представлялся философом-романтиком, давным-давно сметенным научным прогрессом (таково было мнение Бруншвига). В 1945-м его учение уже почитали как вершину классической эпохи и основу самых современных течений в философии» [37] .
Ипполит
37
Descombres V Le Marne et 1 autre. Quarant-cinq ans de philoso- phie fran^aise (1933–1978). Minuit, 1979. P. 24. См. русский перевод: Декомб В. Современная французская философия: [Сборник] / Пер. с фр. М. М. Федоровой. М., 2000.
38
Жан Валь (1888–1974) — французский философ неогегельянского и экзистенциалистского толка, известный поэт-мистик.
39
Roudinesco E. La Bataille de sent ans. Histoire de la psy- chanaliyse en France. T. 2. Seuil, 1986. P. 150.
40
Жорж Батай (1897–1962) — французский философ и писатель, близкий к сюрреализму..
41
Пьер Клоссовски (Клоссовский) (1905–2001) — писатель, переводчик, художник.
42
Жак Лакан (1901–1981) — французский мыслитель, создатель оригинальной версии психоанализа
43
Aron R. Memoires. Jul"uard, 1983. P. 94.
44
Canguilhem G. Hegel en France, Revue d’histoire et de philosophie des religiones. Strasbourg, 1948–1949.
Итак, Жан Ипполит подготовил триумф гегельянства во Франции в послевоенные годы. Триумф, усиленный популярностью экзистенциализма, к которому Ипполит, по собственному его признанию, был очень близок. Он вспомнил об этом, в частности, в декабре 1955 года, когда читал лекцию в упсальском Мезон де Франс, директором которого в то время являлся Мишель Фуко. Тема лекции: «Гегель и Кьеркегор в современной французской мысли» [45] . В этом и состояла суть взрыва интереса к Гегелю: он прочитывался не как «профессор профессоров», «создатель систем», но как автор сочинений, подлежащих сличению с творениями более поздних времен — Фейербаха, Кьеркегора, Маркса, Ницше… Короче говоря, в Гегеле увидели отца-основателя современной философии. Об этом хорошо написал Мерло- Понти в комментариях к лекции, посвященной экзистенциализму Гегеля, прочитанной Жаном Ипполитом в феврале 1945 года: «Гегель стоит у истоков всех величайших идей, появившихся за последние сто лет, например, марксизма, ницшеанства, немецкой феноменологии, психоанализа; он первым предпринял попытку проникнуть в иррациональное и примирить его с разумом, что остается насущной задачей нашего века» [46] . И далее: «Создатели вышеперечисленных систем акцентировали внимание читателя не на том, чем они были обязаны Гегелю, а на том, от чего в его учении они отмежевались». Мерло-Понти заключает: самой насущной задачей философии является «объединение на основе гегельянства неблагодарных доктрин, восходящих к нему, но стремящихся забыть свои истоки» [47] .
45
Hyppolite /. Figures de la pensee philosophique. PUF, 1971. Т. 1. P. 196.
46
Merleau-Ponty M. Sens et non-sens. Nagel, 1948. P. 109.
47
Там же. P. 110.
Чтобы лучше понять значимость «открытия» Гегеля французскими философами, следует сопоставить гегельянство с учением, которое, согласно генеалогическому родству, установленному эпохой, стало одним из его более поздних ответвлений: речь идет конечно же о марксизме. Тот же Жан Ипполит говорит об этом двойном открытии на лекции, прочитанной также в упсальском Мезон де Франс, но уже в декабре 1955 года: «Мы поздно пришли к гегельянству. Оно заполонило всю Европу, кроме Франции. Но мы пришли к нему через “Феноменологию духа”, юношеское и потому менее известное произведение философа, а также через вероятную преемственность Гегеля и Маркса. Во Франции, конечно, были философы и социалисты, однако ни Гегель, ни Маркс не были предметом их осмысления. Теперь это произошло. На повестке дня — дискуссия о марксизме и гегельянстве» [48] .
48
Hippolyte J. Figures… Т. 2. Р. 976.
Коренной передел поля философии был чреват серьезными последствиями: марксизм получает тогда вид на жительство во французской мысли, после чего вмиг становится «неодолимой будущностью нашей эпохи», как скажет Сартр в «Критике диалектического разума». Во всяком случае, на протяжении трех десятилетий после окончания Второй мировой войны это учение будет восприниматься многими интеллектуалами именно так.
Таким образом, Ипполит станет, прежде всего, символом обретения имен, которые будоражили воображение поколения Мишеля Фуко: не только Маркса, но и Ницше, Фрейда… И Фуко, в сущности, вторил Мерло-Понти, когда, чествуя память своего преподавателя, заявил в 1970 году в инаугурационной речи: «Вся наша эпоха, — призвав на помощь логику и эпистемологию, Маркса и Ницше, — пытается вырваться из пут Гегеля. <…> Но чтобы реально освободиться от Гегеля, нужно точно оценить, чего стоит это отдаление от него; нужно знать, насколько Гегель, быть может, каким-то коварным образом, приблизился к нам; нужно знать, что все еще гегелевского есть в том, что нам позволяет думать против Гегеля, и нужно понять, в чем наш иск к нему является, быть может, только еще одной хитростью, которую он нам противопоставляет и в конце которой он нас ждет, неподвижный и потусторонний. Таким образом, если нас, должников по отношению к Ж. Ипполиту, будет больше, чем один, так это именно потому, что он — для нас и раньше нас — неутомимо прошел той дорогой, которой удаляются от Гегеля и занимают дистанцию по отношению к нему, дорогой, по которой вдруг затем оказываются приведенными к нему обратно, но уже по-другому, а потом — снова вынужденными его покинуть» [49] .
49
Фуко М Воля к истине: по ту сторону знания, власти и сексуальности. Работы разных лет / Сост., пер. с фр., коммент. и поел. С. Табачниковой; общ. ред. А. Пузырея. М.: Касталь, 1996. С. 91.