Мишень для Слепого
Шрифт:
У него армейский кольт с глушителем.
– А где баба?
– Наверное, увел с собой.
– Давай, вставай!
– Не могу!
Но тем не менее, Олег попытался подняться, встал на четвереньки. Коптев пошел в ванную, пустил холодную воду, а затем приволок туда своего подчиненного и сунул его голову под струю. Тот несколько раз дернулся, окончательно приходя в себя.
Через пять минут Барташов с мокрой головой стоял, покачиваясь из стороны в сторону и морщась от боли.
– Голова раскалывается, майор, словно бы внутри расплавленный свинец. Не могу шевельнуться.
Я думал, мне конец… Наверное, и он подумал, что меня убил. Но Барташов живучий, и не так легко меня убить.
Правда, майор?
– Правда, правда, – странным, благостно-зловещим тоном проговорил Коптев. – Ты очухался?
– Ничего, вроде полегче. Попить бы чего-нибудь.
Коптев сходил на кухню, нашел бутылку водки в холодильнике, налил в стакан. Барташов подумал, что это вода, сделал судорожный глоток и тут же закашлялся.
– Пей, пей до дна, а то окочуришься.
Допив водку, Барташов потряс головой.
– Ну, вроде бы порядок, майор.
– Значит так: трупешник надо унести. Машину вести сможешь?
– Вы что, майор, я же сразу разобьюсь!
– Ладно, я поведу. Давай закатаем этого мудака в ковер и вынесем.
Кряхтя и постоянно мотая головой, Барташов взялся помогать Коптеву. Кое-как они запаковали тело Ильи Железовского в ворсистый палас, перепачканный кровью, и вынесли его из квартиры. Им повезло. Хоть дом и был шестнадцатиэтажный, но в это позднее время никто не остановил лифт и никого не оказалось на площадке ни последнего этажа, ни первого. У подъезда крутились подростки, но на Коптева с Барташовым и их ношу внимания не обратили: палас был большой, и даже ноги мертвеца из него не торчали. Открыв салон микроавтобуса, майор и капитан втолкали мертвого Железовского внутрь.
– Садись в салон, – сказал Коптев Барташову.
– Может, я рядом сяду?
– Садись в салон, – тоном, не терпящим возражений, повторил Коптев.
Пришлось повиноваться. Барташов забрался в салон, и ему пришлось упереться башмаками в тело сослуживца. Тот, даже если бы хотел возмутиться в ответ на такую непочтительность, не сумел бы: мертвые, как известно, молчат.
Автобус тронулся, тело двинулось на полу, закатываясь под сиденье. Барташов поднял ноги, как это делают дети, играя в салочки.
«Ой, слава Богу, я жив, – подумал он с какой-то невероятной радостью. – Интересно, куда это Коптев везет труп Железовского? В морг?»
То, что Коптев везет покойника на асфальтобетонный завод, Барташову даже в голову не могло прийти.
Ведь все можно понять, но чтобы сжечь тело своего же подельника – это было невероятно. Через час микроавтобус оказался на краю города и поехал вдоль длинной серой стены, за которой возвышались черные от копоти трубы и емкости для хранения цемента Он свернул в узкий проезд и остановился возле металлических ворот, трижды просигналив. Коптев вышел из машины и помог старику охраннику открыть ворота с ржавыми пятиконечными звездами.
– Что привезли, Павел Иванович? – поинтересовался дед с пышными усами, как у дореволюционного пожарника.
– Что-что, Максимыч, ясно что… Как всегда.
– Рад помочь. Не зря же деньги получаю.
– Ну так давай, помогай.
– Сейчас прикачу тележку.
Старик Максимыч шаркающей походкой засеменил в сторону двух строительных вагончиков. В окне одного из них горел тусклый свет. Затем он появился, катя перед собой тележку на резиновом ходу – такими на вокзалах пользуются носильщики. Подогнал тележку прямо к микроавтобусу.
– Ну, давай, открывай, – сказал старику Коптев.
Дед привычным движением дернул в сторону дверь микроавтобуса. Она, щелкнув, отъехала.
– Вылезай, – прошептал Коптев Барташову.
Тот жадно глотнул свежего воздуха.
– Давайте, грузите.
Старик подхватил сверток за то место, где были ноги Железовского, а Барташов помог столкнуть его на тележку. И Барташов с Максимычем, который причмокивал и сплевывал себе под ноги, покатили тележку к эстакаде.
– Придержи, Павел Иванович, а то сползет, – сказал старик, кивнув на тюк, лежащий на тележке.
Втроем они закатили тележку на верх эстакады, и Максимыч отправился в кабину оператора, чтобы зажечь горелки. Вспыхнуло голубое пламя, завертелась длинная, большого диаметра труба В ней загрохотали камешки засыпанного с вечера гравия.
Максимыч, стоя возле кабинки оператора, как капитан на мостике корабля, крикнул Коптеву:
– Не спешите, пусть хорошенько прогреется.
От жары Барташову стало плохо. Он уперся руками в металлические перила и свесил вниз голову. Судорога прошла по его телу, и капитана начало рвать. Коптев с отвращением глядел на сжавшегося в комок, корчащегося здоровенного парня.
«Эх, слабак он», – подумал Коптев.
А Максимыч понимающе кивнул, мол, слабые у тебя сотрудники, Павел Иванович. И в свою очередь подумал: "Вот в наше время я одной пулей мог прикончить сразу двоих. Становил затылок к затылку и в лоб – хлоп!
Оба готовы. Полный профит и экономия".
Жар от работающих горелок стал невыносимый.
Коптев даже отошел на пару шагов и стал отдуваться, как в парилке.
– Все, порядок!
Максимыч подкрутил свои чапаевские усы и махнул рукой, точно командир батареи давал приказ на открытие огня.
– Эй, ты, – уже не скрывая своего отвращения, буркнул Коптев, обращаясь к Барташову.
Тот вздрогнул и тяжело поднял голову, уперев осоловевший взгляд в начальника.
– Чего не понял? Давай, заталкивай!
Барташов хотел взять палас со стороны головы, но Коптев опередил его.
– Бери за ноги.
Барташов взял и стоял, покачиваясь, не решаясь шевельнуться.
– Заснул, что ли? Ногами вперед заносить надо!
Барташов подошел к краю площадки и приподнял мертвое тело па уровень груди. И тут Коптев резко толкнул палас вперед. Барташов не удержался и полетел в трубу – в гудящее синее пламя. Максимыч охнул и с полминуты стоял, открыв рот. Он ожидал чего угодно, но не такого поворота событий. Он не мог понять, специально это сделал Коптев или получилась трагическая оплошность.