Мисс Марпл рассказывает (др. перевод)

Не знаю, говорила я вам или нет, дорогие мои друзья, – тебе, Реймонд, и тебе, Джоанна, – о том довольно занятном дельце, которому теперь, однако, уже несколько лет. Мне совсем не хочется показаться тщеславной, вовсе нет, – конечно, я понимаю, что по сравнению с вами, молодежью, я далеко не так уж умна – ведь ты, Реймонд, пишешь чрезвычайно современные книжки, причем в основном о довольно неприятных молодых людях, а ты, Джоанна, пишешь совершенно замечательные картины с квадратными людьми со смешными выпуклостями – очень умно с твоей стороны, милая, но, как всегда говорит Реймонд (разумеется, вполне добродушно, потому что душа у него самая добрая, которую только можно найти у племянника), я безнадежно устарела,

ну прямо живой экспонат из эпохи королевы Виктории. У меня, например, вызывают восхищение работы таких художников, как сэр Лоренс Альма-Тадема и мистер Фредерик Лейтон, тогда как вам, я уверена, они кажутся старым хламом, так сказать, vieux jeu [1] , как говорят французы. Но позвольте-ка, дайте вспомнить, к чему это я говорила? Ах да, к тому, что я не хочу показаться тщеславной... и все же я не могу удержаться, чтобы хоть самую чуточку не почувствовать, что я все-таки собою довольна, потому что, проявив совсем немного здравого смысла, мне удалось разгадать загадку, над решением которой тщетно ломали голову люди поумнее меня. Хотя, по правде сказать, мне кажется, что все с самого начала было совершенно очевидно...

Ну хорошо, расскажу об этом по порядку, и если вам покажется, что я возгордилась больше, чем надо, то напомню: мною сделано не так уж мало – я оказала помощь ближнему, попавшему в чрезвычайно затруднительное положение.

Все началось с того, что однажды вечером, около девяти, в комнату вошла Гвен (вы помните Гвен, мою маленькую рыжеволосую горничную), и вот, она вошла и сказала, что меня хотят видеть мистер Питерик и еще один джентльмен. Они ждали в гостиной, куда их провела Гвен – и, кстати, поступила совершенно правильно. Сама я сидела в столовой, потому что считаю, в начале весны разжигать камины и там и сям – настоящее расточительство.

Я послал Гвен принести херес и рюмки, а сама поспешила в гостиную. Не уверена, помните ли вы мистера Питерика. Умер он два года назад, но я знала его много лет: он был не только моим другом, но и помощником по юридической части. Очень проницательный и по-настоящему умный адвокат. Теперь моим поверенным в делах является его сын, очень милый парнишка и очень современный, но все-таки я не чувствую к нему того доверия, какое испытывала к отцу.

Итак, я объяснила мистеру Питерику насчет огня в камине, и он сразу же согласился перейти в столовую вместе с другом, которого тут же представил как мистера Роудса. Тому было слегка за сорок, но выглядел он еще молодо. С первого взгляда я поняла: тут что-то не так. Очень уж его манеры были необычные. Иной назвал бы их грубыми, если бы сразу не понял, что бедняга переживает сильнейшее потрясение.

Когда мы уселись в столовой и Гвен принесла херес, мистер Питерик объяснил цель визита.

– Мисс Марпл, – начал он, – простите старого друга за то, что я позволил себе такую вольность. Меня привела необходимость с вами посоветоваться.

Я не совсем поняла, что он хочет сказать, но он продолжил:

– В случае болезни полезно выслушать обе точки зрения: мнение специалиста и мнение семейного врача. Обычно предпочтение отдается первому, но я не вполне уверен, что это правильно. Специалист обладает необходимым опытом только в своей области; семейный же врач, возможно, не так учен, зато у него более широкий опыт.

Я хорошо поняла, что он имеет в виду, потому что незадолго до того моя юная племянница весьма некстати поторопилась отвести ребенка к одному очень известному специалисту по кожным болезням, не посоветовавшись прежде со своим доктором, которого считала старым маразматиком, и врач-светило прописал какой-то ужасно дорогой курс лечения, а позже выяснилось, что ребенок болен корью, – правда, в необычной форме.

Я упомянула об этом, рискуя навлечь вашу немилость, лишь для того, чтобы показать, насколько разделяю точку зрения мистера Питерика, но тогда все-таки не поняла сразу, куда он клонит.

– Если мистер Роудс заболел... – начала я, но тут же остановилась, потому что бедняга разразился ужасным

смехом.

– Я подвергаюсь опасности, – сказал он, – умереть через несколько месяцев, задохнувшись в петле.

Тогда до меня, наконец, дошло. Речь шла о деле, связанном с убийством, совершенном недавно в Барнчестере, городке, находящемся милях в двадцати. Боюсь, в свое время я не уделила ему достаточно внимания, ведь тогда у нас в деревне только и говорили, что об одной местной сиделке, и любые события внешнего мира, такие, как землетрясение в Индии или убийство в Барнчестере – на самом деле, конечно же, более важные, – как-то поблекли по сравнению с нашими небольшими местными потрясениями. Увы, такова сельская жизнь. Но все-таки я хорошо помню, как в газете писали о том, как в гостинице убили ножом какую-то даму, хотя у меня в памяти и не отложилось ее имя. И вот теперь выясняется, что она являлась женой мистера Роудса – уже одно это было достаточно неприятно – так его еще стали подозревать, что он сам ее и убил.

Все это мистер Питерик очень складно мне рассказал и добавил, что хотя жюри присяжных в суде, расследующем убийства, и вынесло вердикт, гласящий, что в ходе следствия не установлено, кем именно совершено данное преступление, мистер Роудс имеет основания полагать, что через день-два его арестуют, и потому он обратился к мистеру Питерику и доверил ему свою дальнейшую судьбу. Разговор продолжил мистер Питерик, рассказавший, что перед приходом ко мне они побывали у сэра Малькольма Оулда, королевского коронера, ведущего дела об убийствах, консультировались с ним и что, в случае если дело поступит для дальнейшего разбирательства в суд, защищать мистера Роудса возьмется сэр Малькольм.

Мистер Питерик сообщил, что сэр Малькольм человек молодой, его методы ведения судебных дел очень современны и он уже определил, какой линии станет придерживаться в защите. Но мистер Питерик не вполне удовлетворен избранной им тактикой.

– Видите ли, мисс Марпл, – сказал он, – она грешит тем, что я называю «подходом специалиста». Поручите сэру Малькольму любое дело, и он увидит в нем только одно: как его проще всего выиграть. Но даже самая превосходная линия при защите способна полностью игнорировать самое главное. А что может быть важнее в суде, как не выяснить, что произошло в действительности.

Затем он перешел к тому, что высказал множество самых милых и льстящих моему самолюбию комплиментов о моих проницательности, рассудительности и знании человеческой природы и попросил у меня позволения рассказать обо всем подробней в надежде, что я смогу дать какое-либо разумное объяснение происшедшему.

Я, однако, заметила, что мистер Роудс отнесся к моему участию в деле крайне скептически, не верил, что я могу оказаться полезной, и вообще не был рад, что пришел. Но мистер Питерик сделал вид, что не обращает внимания, и продолжал излагать сухие факты относительно того, что случилось в ночь на восьмое марта.

Мистер и миссис Роудс приехали в Барнчестер и остановились в гостинице «Корона». Миссис Роудс, которая, как я могла судить по рассказу мистера Питерика, несмотря на всю осторожность его выражений, являлась, пожалуй, женщиной довольно мнительной по части своего здоровья, поспешила лечь в постель сразу после ужина. Они с мужем занимали два смежных номера, которые сообщались между собой через общую дверь. Мистер Роудс, который пишет книгу о доисторических орудиях труда из кремня, решил поработать над ней в своем номере. В одиннадцать он собрал страницы рукописи и решил лечь спать. Перед этим ему пришло в голову заглянуть на всякий случай в комнату жены, вдруг ей что-нибудь нужно. Он обнаружил, что свет включен, а жена лежит на кровати с пронзенным сердцем. Смерть наступила за час до того, а может, еще раньше. Тут следует сделать несколько замечаний относительно некоторых фактов. В номере у миссис Роудс имелась еще одна дверь, выходящая в коридор. Она была заперта и закрыта изнутри на засов. Единственное в комнате окно было закрыто на шпингалет. По словам мистера Роудса, через комнату, где он работал, никто не проходил, за исключением горничной, разносящей большие керамические бутыли с горячей водой для согревания постелей. Орудием убийства послужил тонкий кинжал типа стилета, который преступник оставил в ране. Этот кинжал обычно лежал у миссис Роудс на туалетном столике – она любила использовать его в качестве ножа для разрезания бумаги. Отпечатков пальцев на нем не оказалось.