Миссис Харрис едет в Париж. Миссис Харрис едет в Нью-Йорк
Шрифт:
5
Вскорости, без особых усилий с ее стороны (ибо она верила, что кто чрезмерно любопытствует, тот может узнать слишком много), миссис Харрис узнала кое-что важное. А именно: таможенные правила запрещали вывоз из Великобритании более десяти фунтов стерлингов – и потому ни один французский магазин не примет оплату в фунтах. Значит, ей необходима другая валюта. Значит, если ей и удалось бы незаконно вывезти из страны четыреста пятьдесят фунтов, воспользоваться ими она не сможет. Да она и не стала бы нарушать закон, вывозя деньги.
Дело
Итак, фунты стерлингов были: а) запрещены к вывозу и б) бесполезны за рубежом в больших количествах; следовательно, нужно иное платежное средство. Миссис Харрис остановила выбор на американских долларах. Кстати же, был у нее и человек, к которому можно было обратиться с подобным делом, – хорошо относящаяся к миссис Харрис, легкомысленная и, между нами, не слишком умная американка – миссис Шрайбер.
Миссис Харрис изобрела себе американского племянника – постоянно безденежную личность без царя в голове, даже, можно сказать, полного недоумка. Этот племянник был не в состоянии обеспечить себя, и миссис Харрис вынуждена была (кровь родная – не водица!) поддерживать его. Она назвала недотепу-племянника Альбертом и поселила его в Чаттануге – это название встречалось ей в «Экспрессе». И миссис Харрис частенько и подолгу обсуждала обстоятельства дуралея-племянника с миссис Шрайбер. «Славный он мальчик, сын моей бедной покойной сестрицы. Славный, но, знаете, головой слабоват, бедняжка…»
Миссис Шрайбер, которая сама слабовато разбиралась в британском таможенном законодательстве, не видела причин не посодействовать такой милой женщине и хорошей помощнице, как миссис Харрис; и так как миссис Шрайбер была богата и не испытывала недостатка в долларах – во всяком случае, доллары у нее появлялись, как только в них возникала нужда, – фунты, медленно скапливавшиеся у миссис Харрис, постепенно превращались в американские доллары. Этот обмен стал обычным делом – более того, миссис Шрайбер платила миссис Харрис тоже сразу в долларах, и чаевые тоже давала долларами, и все были довольны.
Медленно, но верно – целых два года – сверток пяти-, десяти- и двадцатидолларовых купюр рос и увеличивался, пока одним прекрасным январским утром, пересчитывая свои финансы, миссис Харрис не обнаружила, что уже стоит на пороге осуществления своей мечты.
Она, конечно же, знала, что всякий житель Британских островов, выезжающий за рубеж, должен иметь правильно оформленный британский паспорт – и выяснила у майора Уоллеса в точности, куда и к кому обращаться (в письменной форме) для получения оного.
– Собираетесь за границу? – спросил он с некоторым удивлением, и с немалой тревогой, поскольку привык уже считать услуги миссис Харрис незаменимыми для своего комфорта и благополучия.
Миссис Харрис захихикала.
– Кто, я? Да куда б я поехала?..
И
– Это, знаете, для моей племянницы. Девочка едет в Германию, замуж выходить. Хороший мальчик – он там в армии служит.
На этом примере, между прочим, легко видеть, чем ложь невинная отличалась от лжи греховной для миссис Харрис. Выдумка, подобная вышеприведенной, никому не причиняла вреда; а ложь дурная есть нечто, измышленное ради нечестного получения преимущества в какой-либо ситуации.
И вот настал незабываемый миг – Паспортное бюро прислало ей «инструкции», требовавшие заполнить и прислать устрашающих размеров анкету, вкупе с «четырьмя фотографическими портретами заявителя размером два на два дюйма», и так далее.
– Представляешь, – делилась донельзя взволнованная миссис Харрис с миссис Баттерфилд, – я должна сфотографироваться! Им нужны мои фото для паспорта. Пойдем – я буду держать тебя за руку, чтобы так не волноваться.
Дело в том, что это был второй раз в жизни миссис Харрис, когда ей пришлось предстать перед стеклянным глазом фотоаппарата. Первый был в день ее свадьбы – но тогда у миссис Харрис была крепкая опора в виде крепкой руки крепкого водопроводчика (ныне покойного мистера Харриса), каковая и помогла ей пройти испытание.
То фото в рамочке с нарисованными на ней цветочками ныне украшало собой стол в ее тесной квартирке. На фото была изображена миссис Харрис, какой она была тридцать лет назад – миниатюрная, изящная девушка, чьи простые черты украшены свежестью юности. Волосы подстрижены в каре (а-ля Сассун) согласно тогдашней моде; муслиновое подвенечное платье, несколько напоминающее китайскую пагоду. В позе юной миссис Харрис уже проглядывал намек на мужество и независимость, которые она в полной мере проявила позже, овдовев. В лице ее читалась гордость за пойманного ею мужчину, который стоял теперь подле нее, – симпатичный юноша, невысокий, в темном костюме, с тщательно прилизанными волосами. Юноша, казалось, испытывал ужас перед своим новым положением.
И с тех самых пор никто не озаботился запечатлением образа миссис Харрис – а она и сама об этом не думала.
– Это ведь небось стоит кучу денег! – такова была реакция миссис Баттерфилд, по обыкновению смотревшей на мир с теневой стороны.
– Десять шиллингов за полдюжины, – доложила миссис Харрис. – Я читала объявление в газете. Если хочешь, я и тебе подарю одну карточку!
– Это будет так мило с твоей стороны, дорогая, – растроганно ответила подруга.
Она действительно так считала.
– Боже мой! – это восклицание вырвалось у миссис Харрис, пораженной новой мыслью. – Боже мой! – повторила она. – Если я иду фотографироваться – мне же нужна новая шляпка!
Два нижних подбородка миссис Баттерфилд, потрясенной этим откровением, задрожали.
– Да, милочка, – конечно, ты ее купишь… и это, конечно, будет действительно стоить кучу денег!
Миссис Харрис отнеслась к этому факту не только стоически, но даже с некоторым удовольствием.
– Ничего не попишешь. Ну да, у меня, по счастью, сейчас достаточно денег!