Миссия «Двойник»
Шрифт:
– Где?! – в голосе гестаповца плескалось и явно перехлестывало через край бешенство. Он подскочил к пленнику и наотмашь ударил его по лицу. Поляк испуганно дернулся и запричитал, пытаясь закрыться руками, за которые его крепко держали солдаты.
– Пан оффициэр, эти русские силой ворвались в мой дом! Богом клянусь, я ни в чем не виноват!! О матка боска, пся крев…
– Отпустите его… Где они?!
– Пан оффициэр, они ушли подземным ходом! Их пятеро… Вон там, в углу кухни, люк… А из подвала – ход, можно до самой околицы… – поляк устало повел рукой, словно хотел вытереть вспотевший от ужаса пот, и вдруг пальцы его метнулись к воротнику пиджака – а в следующее мгновение гестаповец понял, что совершил непростительную, преступную глупость! Какая поистине дурацкая самоуверенность, ну как же он мог так недооценить этого проклятого поляка?! Развесил уши: «пан оффициэр», а эта хромая сволочь оставила нас с носом!.. И что теперь писать в рапорте, дьявол бы сожрал этих русских?!
Но ни самые страшные
10
Кабинет Меркулова в знаменитом мрачноватом здании на Лубянке был точной копией десятков таких же кабинетов не самых крупных, но видных совпартработников и военачальников: тот же паркет, ковер, стены в деревянных панелях, обязательный портрет мудрого и строгого вождя на стене; то же зеленое сукно большого письменного стола, стоявшего во главе длинного стола для совещаний, непременные лампа, письменный прибор и прочие мелочи. Да и атмосфера в этих кабинетах была на удивление схожа, поскольку приглашали в эти тихие, уютные помещения отнюдь не на дружеские посиделки за доброй чаркой и не для душевного чаепития…
Вот и сейчас неподалеку от входной двери застыли в неподвижности несколько человек в военной форме с петлицами от полковника и выше… Хозяин высокого кабинета, полноватый мужчина довольно приятной наружности, всем своим видом демонстрируя самую серьезную степень недовольства, хмуро молчал и почему-то неотрывно смотрел на телефоны, кучковавшиеся на маленьком приставном столике, – от самого простого, до аппаратов ВЧ и прямого телефона с выходом на Самого… Бывает так летним веселым днем: солнышко, жара – и вдруг наплывает неведомо откуда сизо-черная тяжелая туча, проблескивают в ней короткие молнии, и глухо, многообещающе погромыхивает. Еще не упало ни капли дождя, еще солнце не спряталось, но… уже очень хочется убраться куда-нибудь подальше – в надежное укрытие, под крепкую крышу… Нечто подобное витало и в этом уютном помещении, только… бежать «приглашенным» посетителям было некуда.
– Горобец, что там с группой Бикбаева? – наконец подал голос Меркулов.
– Группа на связь не выходит, товарищ комиссар госбезопасности… Однако нам доподлинно известно, что явка в Просткене провалена…
– Откуда информация? – на скулах комиссара играли желваки, а взгляд наливался нехорошей тяжестью.
– Пришла шифровка… от нашего человека в абвере.
– О самой группе знал самый ограниченный круг лиц. Инструкции группа получала за сутки до заброски в тыл… Значит, что? – Меркулов обвел взглядом присутствующих. – А это значит, что о группе сообщили или отсюда, из Подмосковья, – что маловероятно, – или уже на месте, после десантирования… Так что у нас получается? В группе лучших ваших людей предатель? Так?! Они, значит, бегают, прячутся от немцев, а кто-то из этих героев-разведчиков легонько постукивает, и все наши многомудрые разработки – коту под хвост?! А может, уже и группы-то никакой нет? Всех перебили и перевязали к чертовой матери?!
– Мы пока не можем сказать определенно… – Горобец почувствовал, что лоб покрывается предательской испариной, а по спине скользнула противная капелька пота. – Мы каждую минуту ждем выхода группы на связь.
– Ждете? Ну-ну… Николай Тарасович, тебе там от окошка не дует? – в голосе Меркулова вдруг послышалась почти отеческая забота. – Нет? Ну и славно! А комсоставский паек вчера получил, не забыл? Не забыл, молодец… А неплохо вы устроились, да? Родина вам – звания, пайки, машины под задницу… Тогда какого рожна вам еще надо, товарищи полковники-генералы?! А работать за вас я один буду?! Вы не хуже меня знаете обстановку на фронтах: танки Гудериана рвутся к Москве, генералы хваленые сдают город за городом, а наши солдатики сотнями тысяч в плен сдаются! Кругом неразбериха и чуть ли не паника! А у немцев еще и такой пропагандистский козырь на руках! Уму непостижимо – сын Самого… И если мы этот козырь у них не вырвем – любой ценой! – то, боюсь, героическая смерть на передовой нам всем сладкой мечтой покажется! А вы мне тут… Да вы знаете, в каких кабинетах мне холку за вас мылят?! Дело на контроле у Ставки, у Самого… и что я ему доложу? Что? Я вас спрашиваю?!
Туча все-таки громыхнула, и ливень хлынул. Но Горобец по опыту знал, что нужно просто терпеливо и – главное! – молча переждать вспышку начальственного гнева.
«А немец прет… Как там у Пушкина… Гроза двенадцатого года настала… кто тут нам помог? Барклай, зима иль русский Бог? До зимы еще ой-ой-ой, а мы уже и Киев, и Минск, и черта лысого сдали… На Бога, как известно, надейся, да сам не плошай! А мы сплошали, ох, сплошали! Где ж нам Барклая-то взять? И сколько таких Барклаев мы пред войной под нож пустили! Нет, об этом даже и думать не следует… не то неизбежно возникает наш вечный дурацкий вопрос – кто виноват? А уж поиски ответа… Это поопаснее прогулки по минному полю будет!.. Так кто ж все-таки новым Барклаем станет, а? Разве что Жуков? Молодец мужик, это ж он тогда на Халхин-Голе японцам всыпал! Этот, слава богу, в отличие от всяких Куликов да Ворошиловых, не считает, что мужик с шашкой на сивом мерине лучше танка… Крепок, говорят, грамотен и крут – вот именно такой-то сейчас и нужен! Ну, это Хозяину решать, а у меня своих забот… – старший майор привычно думал о своем, не забывая преданно поглядывать на начальство и всем своим видом демонстрировать и некоторую виноватость, и готовность искупить, и твердую уверенность, что все будет именно так, как мечтается мудрым вождям и руководителям. – Что ж там с Бикбаевым… Бой был – это ясно! Кто уцелел, кто, возможно, погиб? Или все полегли? И если верно предположение, что один из группы – предатель и работает на немцев, то кто? Бикбаев, Пахомов, Белогорцева, Титаренко… Кто из них? А ведь как проверяли… всех! Так кто же?!»
– А может быть, послать еще одну группу? – Меркулов, заложив руки за спину, стоял у зашторенного, согласно строжайшему приказу о светомаскировке, высокого окна и слегка покачивался, приподнимаясь на носочках отлично пошитых сверкающих сапог.
– Полагаю, что следует дождаться выхода группы на радиосвязь, – негромко предложил один из генералов, в ведении которого были лучшие специалисты по связи и спецподразделения НКВД, служащие которых ни на минуту не отходили от радиостанций и передатчиков, в руки которого в первую очередь попадали все донесения агентуры и разведгрупп «с той стороны». До этой минуты генерал благоразумно молчал, деликатно вытирал потеющую лысину и лишь теперь счел нужным хотя бы немножечко помочь Горобцу. – Не исключается возможность того, что, хотя явка и провалена, и даже вроде бы было боевое столкновение, им все-таки удалось уйти…
– Я согласен с мнением товарища генерала, – продолжил старший майор, – тем более что ни о погибших, ни о захваченных в плен в шифровке нашего человека в абвере не сообщается…
– Хорошо, – неожиданно легко согласился комиссар. – Даю вам сутки. Но не забывайте, что хотя в сутках и целая уйма минут – тысяча четыреста сорок, но всего лишь двадцать четыре часа… Все свободны! О малейших изменениях докладывать мне немедленно. В любое время суток! И помните про двадцать четыре часа…
11
Советских разведчиков и диверсантов, забрасываемых во время войны на территорию Германии, ожидала масса неприятных сюрпризов… Прекрасно обученные подразделения по поимке вражеских парашютистов, с настойчивостью и неутомимостью голодных волков идущие по едва уловимым лучшими розыскными собаками следам. С немецкой четкостью работающие подразделения гестапо, полиции и фельджандармерии. Население – законопослушные, четко следующие всем приказам и инструкциям военного времени граждане «великого рейха», большинство из которых чуть ли не до последних дней войны верили в «гений великого фюрера», в великую Германию и непобедимость немецкого оружия. Еще бы и не верить – ведь фюрер, в отличие от великого множества других политиков, сделал все, что обещал нации! Каждому немцу дал работу, верный кусок хлеба с маслом – то бишь кружку пива и блюдо тушеной капусты с великолепными сосисками, возродил армию, сбросил с плеч великой Германии унизительные условия Версальского мира! Великий фюрер нового тысячелетнего рейха подарил немцам возможность гордиться своей страной, своей нацией, своей армией – в считанные дни почти вся Европа легла под сапог немецкого солдата! А какие перспективы ждали избранный самим провидением народ на Востоке, в стране русских варваров, – бескрайние земли, леса, горы зерна, мяса, масла и… тысячи, миллионы бесплатных рабов! Было отчего закружиться бедным головам мелких лавочников, жадных бауэров, скупых финансистов и честолюбивых военных, воочию убедившихся в гениальности их фюрера и величии идей национал-социализма! Концлагеря? А что в них, собственно, плохого? Фюрер упрятал туда уголовников, извращенцев, смутьянов и болтунов – и правильно сделал, разве нет?! О том, что фюрер приказал для «очищения арийской нации» заодно физически уничтожить калек и душевнобольных, сентиментальные немцы предпочитали стыдливо умалчивать… Так вот, население терпеть не могло чужаков и обожало всякого рода «бдительность» и доносительство. Граждане «великого рейха», каждый третий из которых был осведомителем гестапо, каждый второй искренне считал своим долгом ставить в известность полицию обо всем, что выбивалось из раз и навсегда очерченных рамок повседневного бытия, а каждый первый стучал на третьего и второго, были гражданами сознательными… Даже чересчур. Тем более что телефонная сеть Германии была развита ничуть не хуже дорожной и дребезжащие нервными колокольчиками аппараты находились не только практически в каждом доме, но даже вдоль лесных дорог торчали аккуратные телефонные будки…
Одним из такого же рода сюрпризов были и немецкие леса. Ничего общего ни с прославленными брянскими лесами, где находили надежное убежище целые партизанские соединения, ни с лесами и болотами Белорусского Полесья, также ставшими на время войны родным домом для тысяч и тысяч «лесных призраков» – борцов с немецкими оккупантами. Ничего общего с заросшими непролазной елово-березово-ольховой смесью болотистыми просторами Псковщины, на территории которой почти всю войну открыто жил и боролся целый партизанский край и никакие карательные экспедиции и целые войсковые операции не смогли дать немцам ощущения победы над страшным злом по имени Partisanen и ощущения безопасности пребывания на «землях проклятых славянских варваров»…