Миссия «Двойник»

16 июля 1941 года. Белоруссия,

район местечка Лиозно

…Сорока, деловито вертевшаяся на макушке худосочной березки с чуть пожухлыми листьями, озабоченно склонила голову, высматривая

– Разоралась, зараза!.. – невзрачного вида мужичок в обтерханном пиджачке и застиранных старых брюках, заправленных в еще справные, но грязные сапоги, проводил испуганно вспорхнувшую сороку ненавидящим взглядом.

– Злой ты человек, Шорохов! Даже птичка тебе помешала. – Крепкий, широкоплечий мужчина явно кавказских кровей, в такой же затасканной гражданской «справе», неодобрительно и в то же время насмешливо посмотрел на невзрачного, устало вытирая вспотевший лоб засаленной кепкой. – Да вот беда – птичке ты приказать не можешь! Обидно, дорогой, да?

– Я вам, товарищ младший лейтенант Тохадзе, не «дорогой», а «товарищ старший политрук», ясно?

– Ясно, – помрачнел лейтенант, – товарищ старший политрук… Только вот что-то я формы вашей не вижу да и петличек красивых. Так что все мы пока непонятно кто и что…

– Тохадзе!.. Ты мне эти разговорчики брось! – непонятного цвета глаза политрука недобро щурились, и полыхало там что-то… нехорошее. – Мы – Красная армия! Ты не хуже меня знаешь, что все это результаты провокации, что мы отступаем временно. Сейчас командование стягивает силы, и в ближайшие дни…

– Да слышали, знаем! – Тохадзе раскинулся на сухой, уже чуть выгоревшей траве и, глядя на бледно-жаркое пятно зависшего в небе солнца, зло проговорил: – «Если завтра война…», «малой кровью на вражеской территории…» Это там малая кровь?! – вскинулся и махнул куда-то в сторону запада. И тут же в ярости стукнул ладонью по траве: – А это вот вражеская территория?! Я в этой «малой крови», между прочим, еще в Финскую чуть не захлебнулся!

– Товарищ младший лейтенант, молчать! Я вам приказываю! – белея лицом, сцепил зубы Шорохов. – Или ты, шкура, уже красноармейцем себя не считаешь?! Тогда кем?

– Ты не мне свои вопросики задавай, – Тохадзе искоса глянул на третьего спутника, молча сидевшего на траве и хмуро кусавшего сухую былинку. – Он-то получше, небось, знает, почему мы уже три недели как зайцы по лесам скачем! Он тебе про все расскажет: и про вечный мир с Германией, и про «крепкую броню», а может, и про то, почему мы всех командиров перед войной к стенке поставили. Товарищ старший лейтенант, не подскажете, какую там думу сейчас думают в Кремле товарищи Сталин и маршал Ворошилов?

– Прекрати, Тохадзе… Да и вы, Шорохов, остыньте! – подал голос третий, в подобной же одежде явно с чужого плеча, а внешне скорее напоминавший горбоносого, усатого красавца Тохадзе, чем политрука, несомненного сына славянских степей и лесов. Только вот усов у старшего лейтенанта не было, да и волосы, зачесанные на прямой пробор, с пышной шевелюрой Тохадзе поспорить никак не могли. – Нам еще передраться не хватало – немцам на радость. Что думают в Кремле, я не больше твоего знаю. У меня в карманах радио нет. Выйдем к своим – выясню все и обязательно тебе расскажу. А сейчас нам не собачиться нужно и митинговать, а на восток пробираться. Всё, подъем! Где-то тут должно быть шоссе… Так что слушай боевой приказ: встали и пошли.

О том, что шоссе уже где-то неподалеку, они сначала догадались по сильному запаху гари, а потом и увидели то, что и дорогой-то назвать было бы затруднительно. Самая обычная грунтовка была буквально перепахана взрывами авиабомб. Несколько сожженных танков, разбитые повозки, опрокинутая полевая кухня, вся изрешеченная пулями и напоминающая огромный дуршлаг, перевернутые взрывом полуторки, прошитые крупнокалиберными пулями из авиационных пулеметов, с разбитыми стеклами, порванными тентами и сгоревшими дотла скатами колес. И люди. Много людей в выгоревших, рваных, пробитых пулями и залитых почерневшей кровью гимнастерках…

– Без прикрытия шли. – Тохадзе сумрачно оглядел картину побоища. – Где ж были наши доблестные «сталинские соколы», колотить их маму, а? А немец кружил, заходил раз за разом и расстреливал как хотел… Заходил и расстреливал – не спеша, как на учениях!

Политрук подошел к разбитой полуторке, съехавшей в кювет и почти целой, если не считать строчки от пуль, перечеркнувшей лобовое стекло, а заодно и жизни совсем еще зеленого лейтенанта и водителя, усатого мужика лет под сорок. Вся земля вокруг была усеяна растрепавшимися папками с документами и разрозненными листами бумаги.

– Смотри-ка, не сгорели. – Шорохов поднял пару листков, пробежал глазами, отбросил и заглянул в кабину. – Все готовы… Дня три назад, надо думать. Товарищ старший лейтенант, а документики-то нашего славного 14-го гаубичного артполка тоже тю-тю – вместе со штабной машиной сгорели! Да оно и лучше вообще-то – врагу не достались, верно я говорю?

– Верно. – Старлей, казалось, находился если и не в глубокой апатии, то во власти эмоций и размышлений далеко не самых радостных. – Ты, Шорохов, всегда верно говоришь… Да, вот о документах ты правильно напомнил – документы наши спрятать надо. Вернемся – заберем. А так, в случае чего, немцы сразу в расход пустят… А мы любой ценой обязаны до своих дойти и бить фашистов. Бить!

– Ага, то-то мы их и бьем… Они, небось, сейчас уже в Москве с нашими красными маршалами хванчкару, киндзмараули пьют и свои марши распевают. А товарищ Буденный им на гармошке «Тачанку-ростовчанку» наяривает! – Тохадзе подобранной саперной лопаткой взрезал дерн рядом с приметным огромным валуном, и все по очереди уложили в ямку аккуратно завернутые в рваную плащ-палатку красноармейские книжки и прочие бумаги. Укладывая на место пласт дерна, Тохадзе мрачно глянул на дорогу и нерешительно сказал: – Их бы всех похоронить… по-человечески…