Миссия любви-агапэ в творчестве А. Лосева, А. Сурожского и С.С. Хоружего
Шрифт:
Посредством евхаристии и тела, и души христиан участвуют в едином теле Христа. В евхаристии христиане признают, что воскресение Божественной любви-агапэ – это истина, которую христиане призваны распространять в всем мире [154]. Быть единым в любви-агапэ Христа – это значит умереть вместе с ним. Участвуя в вечной тринитарной жизни, которая сама по себе неотделима от бесконечной любви-агапэ, христиане пребывают в совместном творчестве и полноте [174]. Это дополняет точку зрения, уже высказанную в отношении подлинной актуализации церкви в том смысле, что пребывая в церкви, христиане развивают в себе любви-агапэ в результате ежедневной самоотдачи. Идентичность церкви можно осознать только благодаря участию в новой жизни, в которой пребывает любовь-агапэ Бога. Евхаристическая формула «приимите, ядите, сие есть Тело Мое, за вас ломимое» (Мтф. 26:26) – это призыв к членам церкви идентифицировать себя как участников и исполнителей любви-агапэ,
Христиане – это люди, жизнь которых определяется смертью и воскресением Мессии, Иисуса Христа, поэтому они имеют особый образ жизни [185], для которого характерно терпеливое принятие страданий и прощающая любовь-агапэ, в том числе по отношению к тем, кто преследует церковь. Крещение и евхаристия как таинства любви-агапэ касаются главным образом не теоретических спекуляций по каким-либо абстрактным вопросам, а самоотдачи христиан и всей церкви ради истины любви-агапэ. Воды крещения открывают путь к жизни и свободе. Они символически подобна тому, как Бог вошел в адские и смертоносные воды отчуждения, чтобы одержать победу над дьявольскими силами путем любви-агапэ [154].
Таким образом, посредством таинства крещения и евхаристии церковь также одерживает победу над злом благодаря энергии любви-агапэ. Точно так же нельзя сводить евхаристию к частному делу конкретных христиан или способу подавления депрессии от условий существования в нашем мире [154]. Участие в таинствах не просто личное дело, а дело всей христианской общины.
Конечно, не отрицая, что крещение и евхаристия включают многие другие важные смыслы христианской жизни [145], можно утверждать, что эти таинства воспроизводят и осуществляют любовь-агапэ в мире через церковь. Таинство – это средство, с помощью которого Бог спасает свой народ, т. е. христиан. Через крещение христианин переживает и усваивает страдания и смерть Иисуса Христа как начало его воскресения и победы над силами зла, это начало пути к познанию и осуществлению в жизни любви-агапэ. Участвуя в евхаристии, а также в других таинствах церкви человек обретает стремление к любви-агапэ и реальную её энергию, с помощью которой он может жить духовно и предать забвению стремление к жизни-наслаждению.
Противоположная точки зрения на жизнь и земную любовь человека представлена в философии психоанализа. В частности, Славой Жижек отмечает, что «окончательный урок психоанализа состоит в том, что человеческая жизнь никогда не бывает «просто жизнью»: люди не просто живы, они одержимы странным стремлением наслаждаться жизнью излишне, страстно привязываться к излишку» [188, p. 499]. Другими словами, человеческий субъект – это существо, одержимое земной либидоносной любовью и стремящееся к чему-то «большему» в жизни. Существует эта нефункциональная, не инструментирующая либидоносная направленность внутри человеческого субъекта, которая воплощает фундаментальную автономию, которой может обладать индивид по отношению к своей среде или природе [186]. Жизнь включает в себя избыток, который не поддается объяснению, что толкает субъекта к полному безразличию к любви к самой жизни, т. е. своего рода безумию. Название этого избытка – влечение к смерти. Это движение или сила, которая выходит за рамки биологической жизни. Часто стремление к смерти неверно истолковывается как склонность к состоянию неорганичности (или физической смерти). Стремление к физической смерти оказывается в жизни христианина стремлением к вечной жизни, поскольку его судьба часто оказывается втянутой в бесконечный цикл повторения [187].
Жижек сравнивает смерть с обычным признанием в любви. Влюбленный человек сказал бы возлюбленной: «Я не могу жить без тебя», тогда как сила влечения сказала бы: «Я лучше умру, чем буду жить без тебя» [192, p.351-352]. Обычная влюбленность остаётся на уровне естественного существования и не способна перевоплотиться в любовь-агапэ, тогда как влечение к смерти оказывается не противоположностью, а путем к достижении любви-агапэ, если это влечение направлено на Бога.
Можно предположить, что интенсивность влечения к смерти является подходящим «зеркалом» силы любви-агапэ, о чем говорится в Новом Завете. Христиане призваны прощать бесконечно (Матфея 18: 21-22), чтобы даже гонение рассматривалось христианином как поводом для чистой радости христианина. Радость возникает от полного и совершенного терпения (Иакова 1: 2-4). В ситуации гонения христиан рассматривает потерю своей жизни как приобретение Христа Иисуса (Матфея 10:39, 16:25). Апостол Павел демонстрирует, что его любовь к Евангелию выходит за рамки преследований, избиений, тюремного заключения, кораблекрушений и множества других опасностей (2 Кор. 4: 8-10, 11: 23-28). Замечательная фраза ап. Павла характеризует эту диалектику жизни и смерти в любви-агапэ «Ибо для меня жизнь – Христос, и смерть –
Присутствие в библейский текстах силы любви-агапэ, которая, преодолевая смерть, бросает вызов заботам и ограничениям нормального существования, неоспоримо. Безусловно, без преувеличения можно утверждать, что Новый Завет призывает общество к практике, при которой физическая жизнь подчинена самоотдаче в любви-агапэ и духовному росту. Трактуя описание Жижека «влечения к смерти», можно охарактеризовать влечение к любви-агапэ как безусловную, абсолютную, неограниченную силу, демонстрирующую сострадание и доброту сверх разумных границ.
Жижек, следуя Лакану, характеризует самого Духа как движущую силу смерти, как символический порядок, утверждая, что, когда субъекты оказываются в Святом Духе, они тем самым переопределяются и, таким образом, «вступают в другую жизнь вне биологической жизни», учитывая, что Дух уничтожает всю область жизненного опыта, желаний и т. д. [188].
Однако между психоаналитической формулировкой побуждения и христианской целью искупления божественной любовью-агапэ имеются существенные различия. Фрейдистское влечение к смерти не имеет цели, к которой можно стремиться; это чистое повторяющееся проявление самой потери [191], раскрывающее свою цель в неоднократной неспособности достичь своей цели [188]. Жижек предлагает телеологию, которая абсолютно антитеологична и антиаскетична в том смысле, что духовный рост и факт веры в этом случае невозможны. Этого нельзя сказать о Новом Завете, который убеждает верующих «завершить духовный подвиг» (2 Тим. 4: 7), посредством чего работа Бога в душах и сердцах верующих будет завершена (Филиппийцам 1: 6). Кроме того, влечение к смерти часто рассматривается как бесконечный цикл вины и боли [191]; само слово «jouissance» (которое, помимо прочего, описывает «удовольствие» от влечения) само по себе означает боль в удовольствии или удовольствие от боли. Мы никогда не сможем полностью получить jouissance [189]. Вечная жизнь, описанная в Библии, с другой стороны, касается личных отношений с Богом, который предлагает надежду, радость и мир в вечности (Иоанна 17: 3, Римлянам 15:13), обещая конец боли, скорбей и смерти в будущем (Откровение 21: 1-4, 1 Коринфянам 15: 55-57).
Как для философии Жижека, так и для христианской философии, «ценность» или «правильность» действий христиан не может быть определена посредством ссылки на внешние нормы или законы. Для христиан важнейшим законом является внутренний закон, т. е. закон любви-агапэ. Чаще всего верность одной из внешних норм влечёт за собой нарушение христианских культурных стандартов. Верность христианским этическим установкам может вызвать насмешки и негативную отношение других людей (1 Коринфянам 1:23). И точно также, как спасающийся человек в смысле Нового Завета определяется как «рожденный свыше» (Иоанна 3: 3-8). Такой человек способен на конечный акт, который может описывается как уничтожение себя, своей самости и последующее перерождение в любви-агапэ [190].
Итак, анализ диалектики жизни для Бога и смерти для себя в любви-агапэ, выступающей одновременно началом, средством и целью участия христианина в таинствах церкви, характеризует сакраментологический аспект любви-агапэ.
1.3. Любовь агапэ как психологическая и лингвистическая категория
Проблема любви-агапэ рассматривалась в ряде работ отечественных исследователей, к которым относятся Рубинштейн С.Л. [Рубинштейн 1973], Рюриков Ю.Б. [Рюриков 1984, Рюриков 1990], А.Н. Чанышев [Чанышев 1990], В.В. Бычков [Бычков 1990], Г.Я. Стрельцова [Стрельцова 1990], Pavenkov O.V, 2012 [Pavenkov 2012], Pavenkov O.V, Rubtcova M.V [Pavenkov, Rubtcova, 2016a,b], Pavenkov O.V., Shmelev I.M., Rubtcova M.V [Pavenkov, Shmelev, Rubtcova 2016, Pavenkov, Shmelev, 2016, Pavenkov, Shmelev, 2017, Shmelev, Rubtcova, 2017]
В отечественной гуманитарной традиции любовь – это специфическая духовная связь, обладающая качеством личностной онтологичности. Любовь проникает в глубины человеческой личности, где обладает относительно самостоятельным бытием, независящим от воли и сознания человека. Любовь вносит изменения в жизненное бытие личности, которое преображается и становится целостным. Субъект агапэ любит вне зависимости от того, любит или не любит его другой субъект. Альтруист любит другого человека в любом случае, даже если не получает взамен любовь, внимание и даже если в ответ на любовь его ненавидят. Любовь может проявлять себя в ситуации не-любви, в ситуации ненависти и зла. Любовь не зависит от конкретной ситуации. Любовь не обязывает человека поступать определенным образом, но освобождает его от некорректных форм поведения и неправильного образа жизни.