Миссия России. Первая мировая война
Шрифт:
— Где же наша-то артиллерия? Что, зря мы ее от самого Румынского фронта тащили? — негодовал Пазухин.
Вслед за этим по позициям красных короткими очередями, скупо, но точно ударили «Максимы» добровольцев. Артиллерийский огонь красных ослабел…
Последовал новый приказ; двумя колоннами: первой — вдоль берега реки Кальмиус, второй — в обход, с запада, — атаковать предместье города. Две роты дроздовцев, прячась в посадках акаций, стараясь быть незамеченными, двинулись севернее, спустились в низину к берегу полноводной, широкой реки. Те, кто не успел, примкнули штыки на бегу. Кирилл два раза с волнением поправлял и плотнее устраивал на переносице пенсне. Выступивший на лбу пот вытирал обшлагом шинели. Двигались
Офицеры дружно ускоряют бег. Сердце холодеет, голова горит. Не слышно приказов, никто не стреляет… Страшная и грозная тишина в рядах атакующих. Только топот сотен сапог и резкое дыхание боевых соратников, готовых умереть, но сразить врага насмерть. Минута… земля летит под ногами. Левая кисть сжимает цевье, правая, как каменная, намертво ухватила приклад… Еще десяток шагов. Шальная пуля сечет воздух в сантиметре от левого виска. Кто-то слева падает, ударяясь о землю с размаху. Голова холодеет, сердце загорается сумасшедшим, бранным огнем.
«Почему такая тишина среди нас? Надо же что-то кричать, рычать, орать», — машинально мыслит Космин.
И вот оно, древнее, как сама Россия, вспыхнуло и разлилось, поддержанное сотнями глоток людей, готовых умереть, убивать, готовых ко всему:
— Ур-ра-а! — полыхнуло, вскипело и забурлило в рядах атакующих.
Космин запоминает только, как он с ненавистью всей силой рук и корпуса бьет штыком в бок кому-то из убегающих и пытающихся стрелять. Тот, в серой шинели, без погон, оголтело вопит, заваливается в сторону. В Пазухина стреляет из тяжелого нагана невысокий, широкоплечий матрос, но Алексей пригибается, а распрямившись, бьет матроса прикладом в лицо. Брызги крови… Матрос с криком роняет наган и пытается бежать. Космин догоняет и бьет его прикладом в затылок. Тот падает лицом в землю, заливаясь кровью. От удара у Космина с переносицы слетает пенсне, и, болтаясь, повисает на шнуре.
«Оно теперь не к месту. Все видно», — успевает подумать Кирилл, и вслед за Пазухиным, бегущим левее, стреляет куда-то вперед, в толпу отступающих…
Батальон дроздовцев, атаковавший вдоль реки, первым ворвался в город. Офицеры перекололи штыками и перестреляли орудийную прислугу. Батарея красных замолчала. Где-то около вокзала еще бил их пулемет. Но к полудню красные и сторонники советской власти оставили город.
Офицерская рота, где служил Космин, остановилась и расположилась на отдых в домах близ городского сада. Люди после рукопашной схватки приходят в себя, перевязывают раны и пьют… У Космина слегка подрагивает под правым коленом и слегка дрожит правая кисть и пальцы. Он залпом выпивает стакан водки, поданный ему Алексеем, не закусывает…
Вооруженные до зубов пьяные офицеры и солдаты 1-й добровольческой бригады расхаживают по улицам Мариуполя. Отдельные отряды «отлавливают» большевиков и их сторонников. Без стука вламываются в дома, которые указывают им сторонники Белого движения, хватают людей, вызывающих подозрение, связывают за спиной руки, разрывают на них одежду, бьют в лицо, бьют сапогами в живот и ниже… Выталкивают, как скот, на улицу и уводят… Там, где идут такие «аресты», слышны истошные крики, матерная брань, вой и причитания женщин, плач детей…
Центральные улицы города — Мариинский бульвар, Екатерининская — полны горожанами, приветствующими и угощающими победителей. Звонят колокола на колокольнях. Свято-Никольский городской собор, городские храмы св. Георгия и св. Харлампия полны народу. Люди молятся. Врата храмов открыты. Внутри горят тысячи свечей. Перезвон колоколов. Русская Церковь и весь православный мир празднует Вербное Воскресенье. Народ гуляет. Гуляющих полупьяных мужчин, радостных, улыбающихся женщин с букетами вербы множество. Вербу с улыбкой и поздравлениями дарят освободителям — офицерам и солдатам. В центре города двухэтажные красивые дома оригинальной архитектуры. Окна распахнуты настежь. Пришло тепло. Солнце, середина апреля. Городской сад, набережная все полны народа. Ласковое синее море приветствует добровольцев 1-й русской бригады шумным прибоем и ласковым южным ветром. На центральных улицах общее ликованье сторонников Белого движения. Добровольцев осыпают цветами, поцелуями, угощают всем, что только хранилось в погребах, наливают и пьют вместе с ними.
— И впрямь Вход Господень в Иерусалим! — пьяно и торжественно восклицает Пазухин, закрепляя в петлице кителя веточку вербы.
«А ведь Христос вошел в Иерусалим, чтобы понести свой смертный Крест на Голгофу! И ведь знал об этом! Готовы ли мы идти на Крест?» — мелькнули мысли в пьяной голове Кирилла.
И вот публика в центре города затихает: ведут пленных, человек пятьдесят-шестьдесят, в разорванных рубахах или гимнастерках, без сапог. У многих сочится кровь из ран.
— К обрывам у берега ведут. Там закапывать легко, — тихо говорит кто-то.
Генерал Семенов — командир Сводно-стрелкового полка — подъезжает к офицерам верхом. Он тоже пьян. Это видно по нему.
— Желающие на расправу?! — громко и жестко спрашивает он.
В голосе его нотки беспощадной, хмельной злости.
«Что такое? Расстрел? Неужели?» — мелькает в голове Кирилла.
Он переглядывается с Алексеем. У того на лице холод и неприязнь.
«Да, все понятно: расстрел вот этих окровавленных людей с опущенными головами и руками», — осмысливает Кирилл.
Он оглядывается на офицеров роты…
«Кто же пойдет?!»
Но выходит человек пятнадцать. Идут, сопровождая пленных к берегу моря, щелкают затворами винтовок. Космин и Пазухин и еще с десяток офицеров торопятся вслед, хотят посмотреть.
Четверть часа, как одна минута. Они уже у берега. Долетело:
— Пли!
Сухой треск выстрелов, крики, стоны. Еще минута, и выстрелы смолкли. Кто-то из стрелявших возвращался с винтовкой на плече, поднимаясь по пологому скату. С кромки обрыва видно, что остальные добивают раненых штыками и прикладами. Эти люди сводят личные счеты с большевиками и советской властью. Пазухина — лихого кавалериста, героя-разведчика, что в атаке рассекал шашкой головы австрийцам, бил в бою врагу прикладом в лицо, трясет…Люди с ужасом всматриваются в исподний, отвратный, тошнотворный и кровавый лик разгорающейся российской братоубийственной войны…
Таким запомнился Космину Мариуполь. Там же у красных удалось отбить лошадей и посадить стрелковые пешие роты на подводы. Движение бригады на восток ускорилось.
Население повсюду встречало дроздовцев как своих избавителей и не отдавало себе отчета в том, сколько их и куда они направляются. С приходом добровольцев люди связывали свои надежды на окончание смуты. Из далеких сел приходили депутации, прося спасти их от «душегубов», привозили связанными своих большевиков, членов советов и преступников, а может быть, невинных — «на суд и расправу». Жители многих сел и поселков, уже привыкшие к этому времени к реквизициям и грабежам со стороны разных вооруженных групп или банд, выражали свое удивление тем, что белые добровольцы платили за продукты, получаемые от населения. Меры, применявшиеся дроздовцами к лицам, замешанным в убийствах и грабежах, отличались жестокостью. Организаторов разбоя и его активных участников, особенно если это были большевики или дезертиры с фронта, расстреливали, а их дома сжигали. Гражданских лиц подвергали публичным телесным наказаниям при участии их соседей.