Миссия в Сайгоне
Шрифт:
Вьетнамский капитан подошел к нему.
– Гарл находится ближе.
Цански уничтожающе посмотрел на него своим голубым глазом.
– Это американец, и он не поедет в Гарл.
Вьетнамец отступил, испуганно посмотрев на тело. Если американцы начнут кончать жизнь самоубийством, как бонзы...
Ричард Цански поймал за рукав санитара.
– Есть надежда спасти его?
Тот покачал головой.
– У него очень плохой вид... Его, вероятно, напичкали наркотиками, поэтому он даже не стонет. Мы постараемся сделать все возможное...
Малко сразу вспомнил о неподвижности человека в тот момент, когда его
Когда обгоревшего клали на носилки, штатский с биноклем нагнулся и взял его за руку.
– Посмотрите, – указал он.
На мизинце не хватало одной фаланги. Во время войны японская пуля оторвала ее у полковника Митчела.
Ричард Цански ничего не ответил, смотря отсутствующим взглядом, как тело вносили в машину. Потом подошел ко вторым носилкам, на которые санитары положили раненого бонзу. На его одежде около бедра расплылось большое пятно крови. Глаза его были закрыты, но дышал он ровно.
– Этого мы спасем, – сказал вьетнамский капитан. – А потом мы его допросим.
– А остальные?
Офицер огорченно развел руками.
– Они убежали через склад на улице Нгуен-Ду. Мы приехали слишком поздно.
Он был прав – в той толпе, которая заполнила квартал кафедрала, найти кого-нибудь было так же легко, как иголку в стоге сена.
– Колеридж, – приказал Цански штатскому с биноклем, – сходите за моей машиной.
Штатский убежал. Движение на авеню Тонг-нут постепенно возобновилось. Один из мотоциклистов, проезжая мимо, выплюнул свою жвачку к самым ногам Цански, который, казалось, и не заметил этого.
Большой «форд» с бронированными стеклами и телефонной антенной сзади, выехал из двора посольства. Колеридж за рулем машины пересек авеню. Цански сел впереди, Малко – сзади.
Когда «форд» делал разворот, Малко заметил, что вьетнамские солдаты посмеивались. Они считали чувствительность белых глупостью. Ведь это была всего лишь смерть, и больше ничего! Одной смертью больше, одной меньше... Их было столько за эти двадцать пять лет... Равнодушие этих солдат было вполне оправданно...
«Форд» пробивал себе дорогу по улице Пастера сквозь толпу велосипедистов, мотоциклов, вело-рикш, такси, в которые втискивалось по восемь человек и которые так дымили, что листья опадали с деревьев. Малко был оглушен, ошарашен... Ведь он находился в Сайгоне лишь несколько часов! Никогда еще он не видел такого грязного, сверкающего, архаичного города. Смешение высотных зданий, облупившихся и некрасивых жалких домишек с волнистыми крышами и домов колониальной эпохи, старых и полуразвалившихся...
Казалось, что весь город медленно разрушается сыростью и жарой.
Огромная крыса перебежала дорогу прямо перед самой машиной...
– Почему полковник Митчел покончил с собой? спросил Малко.
Мертвый профиль Цански оставался неподвижным, как мраморный. Он ответил слегка взволнованным тоном:
– Полковник Митчел работал под моим руководством в продолжение двух лет. У него не было никаких причин к самоубийству.
Атмосфера в машине стала еще более напряженной.
Работа кондиционера слабо ощущалась на заднем сиденье автомобиля. Малко опустил стекло, и горячий воздух, наполненный парами, ударил
Колеридж затормозил перед госпиталем. Два блокгауза прикрывали вход, защищенный проволочной сеткой от гранат. Сайгон находился в состоянии войны двадцать четыре часа из двадцати четырех.
Фельд-госпиталь походил на все госпитали мира, только плюс еще жара и большое количество ящериц. Миниатюрные вьетнамские санитарки двигались по коридорам быстрыми шагами, безразличные и далекие от всего. Бесконечная война притупила их чувства.
Малко и двое его новых знакомых недолго ждали в приемной комнате.
Американский врач с засученными рукавами рубашки, с бритым черепом, огромный и мускулистый, возник на пороге и протянул огромную руку Ричарду Цански.
– Майор Тулли.
– Как полковник Митчел?
– Умер. В санитарной машине.
Майор спокойно закурил сигарету. Так как трое мужчин молчали, он спросил:
– Это был один из ваших друзей?
Ричард Цански ответил:
– Больше того... А он что-нибудь успел сказать?
Врач покачал головой. От него страшно разило дезинфекцией.
– Нет, он даже не приходил в сознание. Его задушило пламя. К тому же, он был слишком обожжен, обгорело почти все тело – ожог третьей степени. Он все равно не выжил бы... А что с ним случилось? Несчастный случай?
– Нет, убийство, – с отсутствующим видом ответил Цански. – Могу я видеть тело?
Он предъявил свою посольскую карточку. Майор Тулли сразу же загасил сигарету.
– Безусловно, если вы последуете за мной.
Останки полковника Митчела лежали в маленькой комнатке, под покрывалом, скрывающим и его лицо. Ричард Цански поднял покрывало и тут же опустил его. Тело было голое, все в ожогах.
Вьетнамская сиделка, которая открывала дверь, указала Цански на бесформенную кучу, лежащую на стуле – остатки одежды.
– После того, что вы мне сказали, – задумчиво проговорил майор Тулли, – можно предположить, что его предварительно накачали наркотиками. Перед самоубийством бонзы всегда вводят себе наркотики. Так что он не страдал...
Ричард Цански глубоко вдохнул сквозь зубы, и это было похоже на свист. Его лоб покрылся потом. Ему казалось, что кожа его горит, что он катается по песку берега Тарава.
– Уйдем отсюда, – резко проговорил он.
Он почти сшиб с ног санитарку, даже не заметив ее горестного взгляда. Этим иностранцам везло. Часть ее семьи сгорела под напалмовыми бомбами, сброшенными американскими самолетами на их городок, и у них не было опиума, который помог бы умереть, не страдая, но зато у нее было прекрасное письмо с извинениями, подписанное генералом Вестморелендом...
В холле майор Тулли до боли пожал им руки, чтобы выразить свою симпатию и сочувствие.
Пошел дождь, и трое мужчин вынуждены были бежать к машине, чтобы не промокнуть. Ричард Цански, ни слова не говоря, повалился на сиденье. Малко наблюдал за велосипедистами и мотоциклистами, стоически продолжавшими свой путь под тропическим ливнем. Это было невесело!