Миссия Йемен.В/ч № 44708
Шрифт:
Из насиженного санского «врачебного» дома, собрав немудреный лейтенантский скарб, мы двинулись в Таизз. Четыре часа по горному серпантину на юг, навстречу неизвестности.
Известным было только то, что гарнизон совсем небольшой, семей 10–12, правит там Полковник Ушанев, по отзывам довольно самодурный и амбициозный товарищ, работать предстояло в танковых войсках, в бригаде. То, что маленький коллектив означает иногда большие проблемы, я еще не знал. Не знал, что интриги, склоки, скандалы и подглядывание за чужой жизнью (то-есть «контроль за соблюдением норм социалистического общежития», конечно, о чем это я!? — обычное дело, присущая, имманентная окраска ежедневных будней и праздников.
По дороге из Таизза в 6-ую Танковую бригаду в Мафраке,
Если бы я писал эти заметки в журнал «National Geographic», или на худой конец, в «Вокруг Света», то я бы не преминул рассказать о том, что каждый раз, по дороге на и с работы, интересно было наблюдать достаточно быструю смену климатических зон: если сам Таизз по меркам Йемена просто утопал в зелени, из-за аккумулирующего эффекта рядом расположенных гор дожди были явлением частым, иногда по-тропически ливневые, то дальше, к морю, плавно начинались холмистая сухая полупустыня, пересекаемая живописными руслами речушек, покрытых густыми банановыми рощами, и, наконец — собственно пустыня, со всеми известными атрибутами — барханы, песок и бескрайний горизонт без намека на источники воды, их там просто нет. В Таизз ведь я попал аж через два года после приезда в Йемен, и к тому времени успел свыкнуться с однообразной Санской природой, с вечной пылью, по сути с отсутствием живой природы. На юге же неожиданно появилась какая-никакая фауна!!!
Появились обезьяны, мелкие, серые, как кошки, они перебегали дорогу перед машинами и иногда, увы, попадали под колеса. Пару раз мы с моими хабирами их отпаивали водой, ставили на ноги, и они, ковыляя удалялись в бананы.
Мне кажется, я не достаточно четко обрисовал термин «хабир». А это целое понятие! Это определяющий термин всей нашей армейской иерархии, в нем много нарицательного, хотя само слово это, «хабир», все лишь, по-арабски означает «специалист», «знающий». Вне зависимости от статуса и звания (а мы ходили в йеменской форме, но без знаков различия, видимо, в целях конспирации, хотя, конечно, все знали, кто какого звания!), арабы всех специалистов-советников называли именно так — хабир, как имя собирательное.
В нашем переводческом просторечьи, мы использовали термин «хабир» для обозначения незримого водораздела между нами, переводчиками, изучавшими язык и культуру, а потому, ясное дело, людьми «высшего порядка» в йеменских реалиях, «белой костью», и остальными вояками, офицерами, прапорщиками правдами и неправдами попавших за границу из дальних гарнизонов, или по блату из штабов. Не всегда справедливо, но часто очень даже, злопыхатели бросали фразу «Ну какой командир отпустит хорошего специалиста из части?». Не берусь судить о мотивации безвестных командиров, отправлявших специалистов в далекие зарубежные командировки; наверное, все-таки, не только по принципу «что себе не гоже», а иногда и в качестве меры поощрения.
«Мы» — в основном, из столиц, Москвы, Ташкента, Баку, Ленинграда; «они» — из захолустья, из действующей армии, без знания языка, часто и в Москве-то были один раз, и то проездом в какую-нибудь очередную командировку. Фактор заносчивости, не всегда оправданного превосходства, безусловно, в нашем поведении присутствовал, но надо сказать, что и сами хабиры провоцировали нас, переводчиков, на акции неповиновения, на афронт иногда, на пренебрежительное отношение к их «моральным ценностям».
Были советники, служившие за границей по второму, третьему разу, это была белая кость хабирского корпуса, они уже купили себе обязательные статусные «Волги», как правило, имели связи в «десятке» Генштаба, но «хабирской»
Все специалисты в шутку делились у нас на «риалистов» и на «чекистов» — первые, это те, кто предпочитает зарплату получать в местной валюте, в риалах, исходя из каких-то своих материальных предпочтений, стратегии покупок, а вторые — в «чеках «Внешпосылторга, т. е. накапливают средства для будущих покупок вожделенной техники, квартир, товаров в Союзе. Жесткого проиворечия между «чекистами» и «риалистами» не было, это больше поза, игра была.
В основной своей массе хабиры были приличные, толковые люди, специалисты своих артиллерийских систем или бронетехники, скальпеля и микроскопа, и не их вина, что за всю свою армейскую жизнь они мало что видели, кроме провинциальных советских городков, лесов да полигонов, нелегкого армейского быта, что накладывало отпечаток некоторой культурной ограниченности, а внезапно появившийся мираж достатка, доступности материальных благ, о которых их семьи могли только мечтать, рушил неокрепшую психику, приводя часто к отвратительным, но, увы, характерным для общажного быта, скандалам и инцидентам. После Йемена, например, для меня байки про «мыло в борще» на коммунальной кухне, уже не кажутся литературным преувеличением! И не только в среде хабиров это было.
Видно, смоченные ядом такого вот мещанского анчара стрелы, долетели как-то до моего таизского соседа, переводчика, кстати, назовем его Сергеем В… Вызвав меня на разговор, как-то раз, в коридор, покурить, он заговорщически изрек:
— Борис, мы стали замечать с моей женой, что у нас быстро кончается стиральный порошок! (ванная была общая на две семьи тогда). Я чуть не поперхнулся:
— ???
— Так вот, прекратите воровать наш порошок!!!
Мне стоило труда не врезать ему за это столь абсурдное обвинение, но тогда бы, скорее всего, за драку нас бы вдвоем и отправили на Родину, где проблемы со стиральным порошком тогда, вроде, не было, по крайней мере она стояла не так остро. Потом эта тема, вроде, была забыта, я демонстративно купил несколько пачек этого чертова порошка и расставил где только можно, мы много раз помогали друг другу, в разных вещах, праздновали вместе праздники, но тот безумный разговор на лестнице остался в памяти до сих пор как пример острого бытового помешательства на почве экономии.
Хабиры, как и вообще люди, конечно были очень разные, и я не стал бы делать обобщений сейчас, по прошествии стольких лет, и с высоты своего человеческого опыта. К слову, с несколькими офицерами у меня сложились вполне приятельские отношения, что помогало «преодолевать тяготы и лишения воинской службы».
Из «National Geographic» еще немного, но только о том, что поразило!!
Если и был какой-то естественный прототип мифической Птицы Рух, то, скорее всего, это были гигантские грифы, или прото-грифы, если такие были. Грифы встречались в предгорьях часто, но всегда наблюдать их можно было только в отдалении, птицы проявляли осторожность к движущимся транспортным средствам, что разумно.
Запомнился одни день, когда произошло неожиданное противостояние с этими крупными хищниками в перьях. Проезжая утром на работу в Мафрак, уже в предпустынном районе, мы обратили внимание, что недалеко от дороги, наобочине, лежит туша коровы, ну, бывает, сломил недуг буренку, подбирать в пустыне некому. Одинокий гриф уже сидел на ней, хищно поглядывая по сторонам, не зариться ли кто на его находку, надо сказать, весьма щедрый подарок природы. «Посмотрим, что здесь будет через несколько часов», — подумал я. Через несколько часов, после работы, мы возвращались назад в Таизз, по той же дороге. Шофер наш, майор Лишик, вглядывался вдаль, не веря глазам, что-то было странное впереди, какое-то серое облако блокировало дорогу, пыль поднималась по обочинам, подъехав, мы встали на почтительном удалении…