Миссия

Загуляев Алексей Николаевич

Кто знает кому и зачем это понадобилось, – человек существо непредсказуемое в своих желаниях – но синты стали уже столь совершенны, что некоторые люди заключали с ними брак. Как следствие, появилась потребность в том, чтобы синты смогли и рожать. А спрос, как известно, рождает предложение. Если раньше человеку пересаживали синтетические органы и ткани, то теперь синту стали имплантировать человеческие. Первые синты-роженицы не сходили с новостных лент в течение месяца. Мир усложнялся. Когнитивный диссонанс человечества медленно перетекал в неостановимое отрицание всего и вся. Намечался некий социальный регресс. Большинству уже хотелось вернуть прежние времена, когда мир казался более-менее простым. Крепло протестное движение по любому поводу. Иногда погромы устраивались и вовсе на пустом месте. Не остались в стороне и защитники традиционных семейных ценностей, хотя семья уже несколько лет как перестала быть привычной ячейкой общества. Сам институт брака переживал тяжелейший кризис. Никто не хотел возлагать на себя обязательства, если они превышали уровень удовольствия. Власть всё это понимала, но прогресс остановить уже не могла. Приходилось идти навстречу общественным капризам как одних, так и других, даже если первые были прямо перпендикулярны вторым. С синтами поступили так: постановили, что процент «человечности» не должен у них превышать уровень 60. Фабрики, ещё полгода назад не успевающие за спросом, одна за другой разорялись. Когда-то по разумности равные человеку, роботы стали превращаться в машины для охраны, для уборки или для санитарных услуг в обсерваторах при разгуле очередной вирусной пандемии. Буйным цветом расцвёл чёрный рынок услуг по защите синтов «старого образца» от перепрограммирования. Разумеется, и сексуальные услуги этого «старого образца» тоже переместились в теневой сектор. В воздухе витал дух революции, совершенно невозможный при теперешнем уровне контроля и от этого делавшийся ещё более терпким.

Поначалу Ли просто расстраивалась, когда одного за другим из её патрульной бригады забирали на перепрошивку синтов. Но потом забеспокоилась и о самой себе. По большому счёту, её мозг на девяносто процентов был синтетичесим, потому как лунный инцидент в первую очередь повредил его. Всю технологию синтетической нейронной модели копировали именно с Ли. В этом смысле она была синтом почти в чистом виде. Да и многие из обновлённых команд в секретных ведомствах были бы не прочь «перепрошить» мозг Ли, в особенности ту его часть, в которой хранилась память. Ходило множество слухов о том, что объединённое правительство Конфедерации заключило сделку с «тёмными». В чём была суть этой сделки не знал никто из непосвящённых, но Ли отчасти всё же была посвящена в некоторые немаловажные детали, отчего её страх за свою жизнь день ото дня делался всё сильнее.

Ей повезло. Её начальник – главный над всеми патрулями – был мужиком что надо. Он ещё помнил узкоколейки, по которым носились механические дрезины с оборудованием для установки порталов. Пожалуй, это был в Петле единственный, кому Ли доверяла и кого уважала буквально за всё. Чувствуя это, босс платил ей той же монетой. Сегодня голос босса по рации показался Ли чересчур тревожным. Он просил зайти её после смены в офис для «очень серьёзного разговора». Когда смена закончилась и с предчувствием беды она постучала в дверь кабинета, дверь ей открыл сам начальник.

– Давай заходи, – с опаской заглядывая в коридор, тихим голосом произнёс он. – Садись… Будешь текилу?

Ли вопросительно на него посмотрела. Она ни разу не видела его столь встревоженным и уж тем более предлагающим ей текилу.

– А… – махнул рукой мужчина, – поверь мне, тебе надо прежде выпить. Так что будешь.

Он направился к бару, достал из него початую бутылку «Эсполона» и разлил по рюмкам, расплёскивая по столу капли драгоценного алкоголя.

– В общем, – даже не чокнувшись, он залпом выпил текилу, – в общем, дело такое… Штат у нас, как ты видишь, становится весьма специфическим. Кризис на рынке синтов создал много проблем. Многие из них теперь не находят себе применения. А штука эта дорогущая, чтобы прямо вот так взять и утилизировать её с концами. Давай ещё по одной…

Босс наполнил свою рюмку и долил Ли. Она выпила только половину. Мужчина вынул из кармана чуть помятый листок бумаги, совсем небольшой и испещрённый наспех написанным текстом, и пододвинул его к Ли вместе с её рюмкой. При этом он приложил палец к губам, чтобы Ли по этому поводу не задавала ему вопросов.

– Мне очень жаль тебе говорить об этом, – продолжил между тем он, – но и твоё место со следующей недели займёт синт. Вот как-то так… Ты была очень хорошим патрульным. Ты даже не представляешь, как жаль мне будет с тобой расстаться… Но времена теперь такие… Прости…

Он вынул из ящика пепельницу, поставил её на стол и закурил.

– Ты не куришь? – спросил он, глядя, как меняется в лице Ли, читая написанные на листе слова.

«Завтра же, когда будешь в Гонконге, позвони по этому телефону – А673FS15447. Звони по одноразовому, при этом постарайся уйти от слежки и подальше от своего дома, чтобы тебя не смогли локализовать. Тебе объяснят, что нужно делать далее. Поверь, это ради твоей безопасности. А она сейчас под очень большой угрозой. Прощай. Думаю, что мы уже не увидимся. И надеюсь, что ты доверишься мне и теперь, как доверяла всегда раньше.»

– Курю, – стараясь быть спокойной, произнесла Ли.

Мужчина протянул ей сигарету и чиркнул зажигалкой. Когда сигарета затлела, он положил прочитанную Ли записку в пепельницу и той же зажигалкой предал её огню. На секунду Ли показалось, что скелеты, изображенные на бутылке текилы, ожили и готовы сорваться с этикетки прямо к ним в кабинет.

– Я всё понимаю, босс, – затянувшись, выдохнула Ли. – Я и сама планировала вернуться домой и поискать другую работу. Так что не беспокойтесь за меня. Думаю, у меня всё получится.

3

Калеб Эдвардс жил в маленьком городке Лейктаун, в двух километрах от Большого Залива, где на диких песчаных пляжах ещё встречались чудаковатые барригоны. Не знаю как сейчас, но раньше здесь проживало около сорока тысяч человек. В таких провинциальных уголках редко случается что-нибудь выдающееся. Обычный среднестатистический муравейник: люди рождались, учились, становились бухгалтерами или дантистами, как Калеб; потом, если возникало желание, создавали семьи, растили новых благодарных судьбе жителей, и в конце концов, ни о чём особо не сожалея, мирно покидали этот мир, окружённые заботой девушек-волонтёров в приюте, расположенном в конце Питтсбург Авеню на скалистом берегу с видами на закат. При этом у каждого была своя тайна, никем не понятая да и предназначенная для других целей. В этой тайне и состояла вся утончённая прелесть такой захолустной жизни; эта видимая обыденность выплёвывала, как шелуху, тех, кто рвался покорять столичные небоскрёбы; в этой умеренности призраками проносились те, кто, не помышляя войти в историю, удерживал на плечах, подобно Атланту, хрупкий человеческий мир. Калебу был по душе аромат этого городка. Он стоял у окна, залитый восходящим солнцем. На лице его застыла улыбка, которая стороннему наблюдателю могла показаться весьма странной. Но искушённые люди предположили бы, что этот парень, скорее всего, влюблён. И они бы не ошиблись. В закоулках его разума песней звучало слово «Принцесса». Это было название отеля, километрах в трёх к юго-западу от его дома. «Принцесса» – лучше и не опишешь ту цель, ради которой он стал тайным членом клуба «13». Как именно он вышел на сайт отеля и как с его страницы попал на портал клуба, Калеб уже не помнил. За неделю до этого он расстался со своей девушкой, с которой дружил все годы своей учёбы в медицинской академии. Они даже планировали скорую свадьбу, как это и водится обыкновенно в Лейктауне. Но девушка повела себя весьма странно; сначала оттягивала помолвку, потом и вовсе выразила сомнения по поводу их возможного союза. С каждым днём она делалась всё холоднее: их встречи случались реже, пока окончательно не оборвались после её неожиданного звонка. Тысячу раз извинившись, она сообщила, что переехала в другой город, и что теперь у неё новая жизнь и новый приятель. Сказать, что это было для Калеба больно – не сказать ничего. Не в силах оставаться один, бессмысленно перебирая в памяти всё то лучшее, что совсем недавно сулило этой паре счастливый союз, он на несколько дней уехал к родителям. И не для того, чтобы выплакаться (о разлуке с девушкой он не сказал ни слова), а лишь затем, чтобы почувствовать на своём плече уверенную руку отца, а на лице своём бескорыстную материнскую любовь. По закону старого доброго Архимеда тёплый воздух вытесняется вверх. Вот так и здесь – тепло родительского гнезда выветрило всю стужу из головы. Наверно, именно это душевное состояние – нечто среднее между почти ушедшей тревогой и ещё не до конца осознанным желанием новизны – и привело его на вышеупомянутый сайт. Это было что-то вроде знакомств. Среди ищущих себе пару по переписке были и синты. Пары подбирались по характеру ответов на тринадцать вопросов. Калебу досталась она. Ли.

Они общались почти месяц. Каждый день помногу часов. А однажды Калеб просидел до утра, забывшись сном только перед самой работой. В далёкие планы его входило заняться исключительно частной практикой, но пока, за неимением достаточных средств, приходилось работать, что называется, «на дядю» в государственной клинике для ветеранов. В конце концов непреодолимое желание встретиться с Ли в реальной жизни заставило его совершить эту роковую ошибку. Когда он предложил это Ли и спросил, каким образом можно это осуществить, она пропала на два дня. Эти два дня он провёл словно в бреду, то ругая себя за эту глупость, то воспламеняя сердце чем-то уже походившим на любовь. Но на третий день Ли вышла на связь и попросила Калеба подойти к «Принцессе» и сказать синту-портье при входе кодовое слово «13». Так он и сделал. На что портье, подумав секунд пять, протянул ему карточку, которая останавливала лифт на тринадцатом этаже. Единственный в Лейктауне отель, да и немногочисленные высотки, хотя физически и имели тринадцатые этажи, старались делать их нежилыми, и лифты на этих этажах никогда не открывались. Но «несчастливый» этаж «Принцессы» был вполне себе функционирующим для избранных и доставлял им, вопреки суевериям, только радость и удовольствие. Это был не какой-то там банальный бордель. За последние десять лет в Конфедераци отношение к такого рода услугам полностью утратило негативный смысл, всё больше облекаясь в романтику солоновского диктериона. И «живые» девушки, и синты старого образца, нашедшие за стенами отеля надёжное для себя убежище, выбирали клиентов сами, как в последствии узнал Калеб. Псевдоинтеллектуальный подбор партнёра по анкете в основном и служил для того, чтобы выбирать могла только девушка. Сердце Калеба неистово колотилось в груди от предвкушения встречи с Ли. Но к этому чувству примешивался и страх. Страх попасть в тюремную Петлю, потому как «близкий контакт с синтом» в новом Кодексе значился как преступление NCS-001300. А что? Петля оказалась настолько универсальной штукой, что не осталось, пожалуй, ни одной области социальной жизни, которой бы она не коснулась. Физических тюрем более не существовало; какие-то из них превратили в музеи, не особенно, правда, популярные у туристов; другие же переделали под больницы. Для преступника внутри Петли срок заключения ощущался вполне реальным. А для его родственников и друзей это занимало всего тринадцать часов. Ещё жертвы не успевали забыть про свои обиды или залечить раны, если преступление было тяжким, – а преступник уже к вечеру, как ни в чём ни бывало, смотрел новости, попивая у себя в гостиной кальвадос. Бывало и так, что в новостях как раз говорили о его задержании, которое для него самого было уже событием туманной юности. Такое несоответствие между психическим состоянием отбывшего наказание преступника и не успевшей ещё опомниться жертвой вынудило власти пойти на создание специальной программы для реабилитации жертв преступлений. Собиралась специальная комиссия из психологов и юристов и, в случае необходимости, когда объект преступления не мог примириться со столь быстрым с точки зрения реального времени возвращением преступника, отправляла бедолагу в специальный экскурсионный тур сроком на один или два года в Петлю. Финансировалось это наполовину корпорациями, владеющими локациями Петли, и наполовину правительством Конфедерации. Для жертвы, разумеется, всё было бесплатно. Нда… Сами понимаете, что желающих стать «пострадавшими» стало куда больше, чем желающих провести несколько лет за стенами в дне сурка. «Си пи» (crime provocation), ставшее на пару лет чуть ли не повальным явлением, жёстко было пресечено. Статью о «провокации к совершению преступления» никто не отменял. Теперь преступник легко становился жертвой, и наоборот. Сотни уголовных дел, прогремевших по всей Конфедерации, охладили пыл любителей подобной халявы.

Конечно, клуб гарантировал полную анонимность и защиту от вездесущего ока спецслужб. Но всё же… Страх был не последним чувством, которое в тот день пережил Калеб. Студенческие будни вовсе не означали, что он был ботаником. В Академии имелась военная кафедра, так что на старших курсах пришлось полгода побывать бригадным врачом, часто в полевых условиях и в ситуациях иногда даже опасных для жизни. Однажды пришлось оперировать командира в минуты, когда мало кто надеялся выжить при очередной вражеской контратаке. Калеб не любил оружие, не любил насилие ни в каком виде, и лишь поэтому, а вовсе не из боязни, как могли подумать его сокурсники, выбрал в итоге специализацию самого заурядного дантиста.