Мистер Бикулла

Линклэйтер Эрик

— Раньше тебе были свойственны человеческие чувства, Ронни…

— Только не к нему. Он дьявольски гордился двумя моими братьями, пока их не убили, а ко мне он всегда относился как к собаке, подобранной на улице. За что и был наказан. Теперь у него остался только я. Я и эта горластая интеллектуалка, на которой женился Эдуард, но ее он тоже терпеть не может. Она будет воспитывать его внуков без всякого уважения к прошлому, без благоговения перед старыми добрыми временами, когда он был счастлив. Отец не сможет ей этого простить, потому что не в силах смириться с тем, что его пора давно прошла. Ему шестьдесят три, но выглядит он на все семьдесят пять, —

и все из-за своей гордыни и нежелания взглянуть правде в глаза. Впрочем, и мы сами моложе не становимся. Я уверен, что наши маленькие хитрости когда-нибудь выплывут наружу. Как у вас с Джорджем?

— По крайней мере, он мне верит, — нашлась она.

— Он из тех психоаналитиков, к которым я обратился бы, если бы мне понадобилась такого рода помощь. Я приветствую тех, кто верит в других… Здесь сверните налево и остановите у того светофора.

Когда она поднималась за ним по длинной неудобной лестнице, одна из ступенек последнего пролета скрипнула. Клэр зашла в ванную и подправила макияж. Из туалета донесся звук сливаемой воды, и минуту-другую она ждала в маленькой пыльной гостиной под покатым потолком, тихо возмущаясь беспорядком и грязью. Вскоре появился Ронни с бутылкой бренди в одной руке, двумя бутылками имбирного эля в другой и бокалами в карманах пальто.

— Как бы это ни называлось, — сказал он, — «Хеннесси», «Корвуазье», «Бисквит», «Дюбоше» или просто бурда, мне все равно нравится. Поздно вечером или завтра в десять утра этот напиток поможет мне достойно встретить удары судьбы, будь она трижды проклята! Похоже, ты не в духе, но это исправимо. Пей, Клэр, только не дегустируй, а пей как лошадь.

— Я не хочу, — сказала она.

— Вот так незадача. Почему же?

— Мне не нравится, что ты зарабатываешь статьями об этой девушке.

— Я написал только одну статью.

— Ты написал правду?

— До некоторой степени.

— А ты кому-нибудь рассказывал всю правду?

— Безусловно.

— И я хочу знать.

— Ты разве не читаешь газет?

— Читаю. Я читаю их уже много лет. И именно поэтому я прошу тебя рассказать мне все, как было.

— Я ее не убивал, если ты это имеешь в виду.

— Ну, хорошо. Скажи мне тогда, кто это сделал.

— Я и сам хотел бы знать. Я был почти влюблен в нее.

— В самом деле?

— Да.

— Какая она была?

— Всегда разная, — сказал он, и Клэр усмехнулась. — Да, я понимаю, — воскликнул он, — звучит странно, не так ли? Но это правда.

Ронни расположился в зеленом засаленном вельветовом кресле, которое под ним жалобно застонало. Он был привлекательным молодым человеком и стал бы еще привлекательнее, если бы следил за собой и вел более здоровый образ жизни. У него были правильные черты лица, в меру широкие плечи, длинные ноги, но при том давно не стриженные густые черные волосы. Складки у носа выглядели глубокими морщинами, а белые квадратные зубы чередовались с гнилыми и явно нуждались в лечении. Светло-карие зрачки поблескивали под отекшими веками, а пальцы были в табачных пятнах. Его костюм — двубортный пиджак и неглаженые брюки в узкую темно-синюю полоску — ничем не отличался от сотен других таких же лондонских костюмов, а ботинки давно уже требовали смены подметок.

— Я не хочу с тобой ссориться, — грустно сказала Клэр. — Ты знаешь, как я к тебе отношусь. Но ты должен рассказать мне о ней. И еще…

— Что?

— Не хочу возвращаться к прошлому, но мне не известно, как долго вы были знакомы и где ты с ней познакомился.

— Ты выпьешь?

— Пожалуй.

— Это

случилось в феврале, — начал Ронни. — Какое-то время стояла хорошая погода, будто весна наступила раньше срока, ты помнишь. Она была в серой фланелевой юбке и белой вязаной кофте. Шапки на ней не было, и выглядела она лет на семнадцать. С ней была собака — эрдельтерьер, кажется. Она свернула к Берлингтон-гарденс со стороны Корн-стрит и сказала: «Не хотите ли вы подружиться со мной и моей собакой?» Конечно, это была только видимость, но она выглядела чертовски юной. Она действительно была молода! Ее приспособили к делу не более двух-трех месяцев назад.

— А потом?

— Я пошел с ней, и через несколько дней мы снова встретились. Это была моя ошибка. Встречи вошли в привычку, и она в меня влюбилась. Как я сказал, она была молода.

— Ты ее везде водил, а я тем временем платила за тебя!

— Ну, ты знаешь, как это бывает, черт побери!

— Да уж… черт побери. Что же случилось дальше?

— У нее возникли неприятности с теми, кому она подчинялась. Ведь они не свободны, эти девушки. Им приобретают приличные квартиры и модную одежду, а весь свой заработок они сдают и получают определенный процент, весьма небольшой. Она стала вздорить с клиентами и заявила, что не может больше так работать.

— Почему?

— Она хотела, чтобы я забрал ее оттуда. Обычное дело. Она влюбилась в меня, а я… ну что я мог поделать? У меня совсем не было денег, у меня никогда их не было. Я себя-то не мог содержать, а уж ее тем более. Но как-то вечером — это был последний вечер — мы с ней встретились, и она сказала, что утопится, если я ей не помогу. Я чертовски разволновался, но за день до этого я как раз выиграл одиннадцать фунтов в Харрингее и дал ей половину того, что у меня было, а также хороший совет. Я порекомендовал ей в ближайшие две недели работать как можно больше и не отдавать выручку тем, кому она подчинялась. Я сказал, что если у нее будет семьдесят или восемьдесят фунтов, то отвезу ее на юг Франции, и мы сможем зарабатывать на американских туристах… Только, Клэр, это между нами. Мы сидели в небольшом кафе в конце Болтон-стрит — в бар мы не пошли, она ведь не пила — и разговаривали до половины одиннадцатого или до одиннадцати…

— До одиннадцати?

— Что-то вроде того.

— Но на суде ты сказал, что расстался с ней в девять!

— Ну, я встретил приятеля, с которым познакомился в Каире, журналиста, и он отвел меня в Хайгейт. Мы с ним опрокинули пару рюмок. А так как дело могло для меня обернуться плохо, он согласился подтвердить, что мы встретились с ним в половине десятого и провели вместе остаток вечера.

— Неужели на свете не осталось ни одного честного человека?

— Таких мало, — сказал Ронни, — среди наших знакомых их нет.

— Не говори за других, — ответила Клэр.

— Самое время налить тебе еще виски, ты не считаешь?

— Не знаю. Пожалуй, я откажусь. Мне пора.

— Нет, еще рано.

— Я не останусь, если ты не поклянешься мне, что она была жива, когда ты с ней расстался…

— В этом нет необходимости. Я сказал тебе правду.

— И ты больше ее не видел? Она вправду была жива?

— Она была в полном порядке. Спрятала в чулок пять фунтов, которые я ей дал, высморкалась и сказала: «Смерть француженкам!» Сейчас развелось много бельгийских проституток, которые выдают себя за француженок, и, по ее словам, они зарабатывают лучше других. Согласившись с моим планом, она была готова на все, чтобы заработать побольше. А потом я ушел.