Мистер Фо
Шрифт:
Когда Крузо вернулся, он сразу же понял, что я прогуливалась, и сильно обозлился.
– Пока вы живете под моей крышей, извольте поступать, как я велю!
– кричал он, вонзив лопату в землю и не дожидаясь, когда Пятница отойдет. Но если он полагал, что повергнет меня в ужас и принудит к повиновению, то ему предстояло вскоре убедиться в своей ошибке.
– Я нахожусь на вашем острове, мистер Крузо, не по своей воле, а вследствие несчастных обстоятельств, - ответила я, поднявшись (я была с ним почти одного роста).
– Я жертва несчастья, а не пленница.
Позднее в тот же день, когда я успокоилась, я попросила у Крузо прощения за свои резкие слова, и он, похоже, простил меня, хотя и без особого воодушевления. Тогда я снова попросила иглу и жилы, чтобы сшить себе обувь. На что он ответил, что обувь шьют не в мгновение ока, как носовые платки, и что он сам сделает это в должное время. Но дни шли, а я по-прежнему была без обуви.
Я спросила Крузо насчет обезьян. Он рассказал, что, когда он только появился на острове, они шныряли повсюду, наглые и злые. Он убил много обезьян, после чего они ушли на скалы, которые он называл Северный утес. Во время прогулок я иногда слышала их крики и видела, как они прыгают с камня на камень. Размером они были чем-то средним между кошкой и лисицей, серые, с черными мордами и лапами. Я не видела от них вреда, но Крузо считал их сущим бедствием, и они с Пятницей убивали их при всякой возможности дубинками, сдирали с них шкуры, дубили их и шили одежду, одеяла и все прочее.
Однажды вечером, когда я готовила ужин и у меня были заняты руки, я повернулась к Пятнице и сказала:
– Принеси мне еще полено. Пятница.
Готова поклясться, что Пятница меня слышал, но даже не шевельнулся. Тогда я снова произнесла слово «полено» и показала на огонь, тогда он встал, но и только. Тут вмешался Крузо.
– Дрова, Пятница, - сказал он, и Пятница вышел и вернулся с охапкой дров из нашей поленницы.
Первой моей мыслью было, что Пятница - как собака, которая слушается только хозяина, но дело было не в этом.
– Я научил его слову «дрова», - сказал Крузо.
– Он не знает слова «полено».
Мне это показалось странным, ведь поленья - те же дрова, это все равно что сказать: сосна или тополь - это дерево, однако я оставила эпизод без внимания. Только после ужина, когда мы сидели, глядя на звезды, что вошло у нас в привычку, я решила в этом разобраться.
– Сколько английских слов знает Пятница?
– спросила я.
– Столько, сколько нужно, - ответил Крузо.
– Здесь не Англия, нам не нужно много слов.
– Вы говорите так, словно язык - это одна из напастей в нашей жизни, наподобие денег или оспы, - сказала я.
– Но разве не скрасила бы ваше одиночество возможность разговаривать с Пятницей по-английски? Все эта годы вы могли бы наслаждаться радостью беседы; вы сумели бы приобщить его к благам цивилизации и сделать его лучше. Какой толк в вечном молчании?
Крузо не ответил и вместо этого подозвал Пятницу.
– Спой, Пятница, - сказал он.
– Спой для миссис Бартон.
Пятница обратил лицо к звездам, закрыл глаза и, послушный своему хозяину, начал подвывать низким голосом. Я прислушалась, но не смогла различить мелодию. Крузо дотронулся до моего колена.
– Человеческий голос, - сказал он.
Я не поняла, что он хотел этим сказать, но он поднес палец к губам, призывая меня молчать. В темноте мы слушали подвывания Пятницы. Наконец Пятница умолк.
– Он что, слабоумный, не умеющий говорить?
– спросила я.
– Это вы хотели мне сказать?
– Повторяю, я находила Пятницу туповатым.
Крузо попросил Пятницу подойти.
– Открой рот, - сказал он ему и раскрыл рот сам. Пятница выполнил его приказ.
– Смотрите, - сказал Крузо.
Я посмотрела, но в темноте не увидела ничего, кроме отблеска белых, как слоновая кость, зубов.
– Ла-ла-ла, - произнес Крузо и сделал знак Пятнице повторить.
– Ха-ха-ха, - произнес Пятница; то были гортанные звуки.
– У него нет языка, - сказал Крузо. Схватив Пятницу за волосы, он приблизил его лицо вплотную к моему.
– Видите?
– Ха-ха-ха, - откликнулся Пятница.
Я отпрянула, и Крузо отпустил волосы Пятницы.
– У него нет языка, - сказал он.
– Вот почему он не говорит. Они отрезали ему язык.
Я смотрела на него в ужасе.
– Кто отрезал ему язык?
– Работорговцы.
– Работорговцы отрезали ему язык и продали его в рабство? Охотники за рабами в Африке? Но ведь он был ребенком, когда они его схватили. Зачем они отрезали язык ребенку?
Крузо пристально посмотрел на меня. Не могу поклясться, но мне показалось, что он улыбался.
– Возможно, что работорговцы, а это были мавры, считают язык деликатесом, - сказал он.
– А может быть, им надоело слышать с утра и до ночи горестные жалобы Пятницы. Быть может, они не хотели, чтобы он когда-нибудь рассказал свою историю: кто он такой, где его дом, как случилось, что он попал в рабство. Быть может, они отрезают язык всем людоедам, которые попадают в их руки, в качестве наказания. Как можем мы узнать эту тайну?
– Ужасная история, - сказала я. Воцарилась тишина. Пятница собрал посуду и скрылся в темноте.
– Как же справедливость? Сначала раб, а теперь и изгнанник. У него не только украли детство, но и обрекли его на пожизненное молчание. Неужто провидение не видит этого?
– Если бы провидение следило за всеми нами,- сказал Крузо, - то кто собирал бы хлопок и сахарный тростник? Для процветания дел в мире провидению надлежит часть времени проводить с закрытыми глазами, как и положено всем низшим существам.
– Он увидел, как я замотала головой, и продолжал: - Вам кажется, что я посмеиваюсь над провидением. Но ведь возможно, что именно благодаря провидению Пятница имеет незлобивого хозяина и живет на острове, а не в Бразилии под хлыстом плантатора и не в Африке, где леса кишат людоедами. Выть может, вопреки вашему мнению, к лучшему, что он здесь и что я здесь, а теперь - и вы.