Мистер Кольт. Серия «Аранский и Ко». Книга 2
Шрифт:
Малек разливал портвейн по бумажным стаканчикам, ржал и нес белиберду. Это было нормально, но сейчас раздражало, Кова ткнул локтем его в бок:
– Малек, нож Бессараба где?
Тот замолчал, задумался:
– Да там, кажись, остался.
– Кастет мой где?
– У меня.
– Сюда давай. Спрячу.
Бессараб не умер, но в реанимацию попал. Несколько дней там пробыл, пока перевели в общую палату. Сначала сняли побои, потом менты пришли – написал заявление, отец его настоял. А потом суд был. В деле ни нож, ни кастет не фигурировали – так решили обе стороны, так было лучше для всех. Потом судья зачитала обвинительный приговор. Как-то
– …За нанесение тяжких телесных повреждений, приведших пострадавшего к длительной нетрудоспособности, Коваль Борис Сергеевич приговаривается к двум годам лишения свободы, с отбыванием…
Автобус остановился Борис вышел на остановке и направился в сторону своего родного дома. Затем вдруг остановился, подумал развернулся и пошел обратно. Метров на триста вернулся, к тому месту где раньше стоял овощной павильон, к тому месту, где много лет назад и произошел поединок с Бессарабом, к тому месту, от которого жизнь сделала крутой поворот и теперь несла его неизвестно в какую сторону, так случилось, и уже ничего не изменишь. А может, не тогда, так в другой раз произошло бы что-то подобное, и загремел бы он на нары при любых стечениях обстоятельств. Как ни банально звучало, но это называют судьбой.
А время течет, все меняет, и даже здесь, возле детского садика, как-то все выглядело уже не так, как раньше, хотя те же кусты, деревья, но не такие, и сетка забора, может, сильнее пожелтела от ржавчины, да дыр в ней стало значительно больше, а деревянные домики, скамеечки, песочницы от пожухлой облезлой краски выглядели неухоженно и старо: все меняет время, что-то вытесняет и чем-то другим заполняет, где-то лечит, а где-то убивает.
Дверь открыл своим ключом – домой ведь пришел. Целовались, обнимались, словно сто лет не виделись, хотя всего месяц, как дома не был, скорее оттого, что очень надеялись и верили в то, что все же завязал Борис с прошлым. Мать с Варей на кухню ушли стол готовить, они с отцом на балкон. Отец закурил.
– Батя, не бросишь никак?
– Да вот, сын, никак. Пить завязать куда проще оказалось, а курить не получается, понимаю, что надо, что вред большой, а тянет, и все, так тянет, не передать.
Борис смотрел во двор, в котором прошло его детство: словно все, как вчера. Вон там – садик, в который мальцом его водили, чуть дальше, за девятиэтажками – школа, в которой рос и взрослел от года к году, в которую с такой неохотой по утрам тащился и радостный галопом мчался после занятий домой. Потом чуть постарше стал – уроки прогуливал, задания не выполнял, потом драться стал и всех побеждал, даже старшеклассники его уважали и конфликтов с ним избегали.
– На работе как, батя?
– Нормально на работе. Тележки собираю, не спеша, до кучи. Работа не сложная, правда, и платят соответственно, зато для здоровья не вредная.
– Курить, конечно, бросай.
– В этом вопросе ты в мать пошел, – отец усмехнулся. – Курить не любитель, да и к спиртному особо никогда ты не тянулся. А вот силушкой в меня, правда, не тот я уже, что прежде.
– Молодец ты батя, молодец, выкарабкался, уважаю.
– Да, нелегко было, думал – конец. Пронесло, значит, нужен пока я тут.
– Нужен, конечно. Все мы друг другу нужны.
Потом сидели за столом, обедали, и без спиртного. Соскучился Борис по домашней еде, почти всухомятку каждый день, а тут на первое суп с галушками, на второе вареники с картошкой и луком в масле! Он только ел да вздыхал от удовольствия. Он ел, родные тоже, но больше ждали. Борис вздохнул опять, положил вилку, выпрямился и расправил плечи:
– Все, больше не могу. Ну накормили, ну спасибо. На месяц вперед.
Мать с Варей только благодарно улыбались, смотрели на него и ждали. Борис понимал, достал из кармана небольшой сверточек, положил на стол:
– Это деньги, спасибо, очень помогли, возвращаю, – и, видя, что напряжение не спадает, продолжил: – На работу устроился.
Наконец-то они услышали то, чего ждали, и облегченно, чуть ли не хором, вздохнули. Варя вспорхнула со стула, обошла вокруг стола и сзади обняла брата:
– Мы так рады, Боря. Ну, говори, рассказывай.
– Небольшая фирма по изготовлению металлоконструкций. Я занимаюсь продажей металла: уголок, арматура, у них и склад есть тоже. Вроде как менеджер по продажам я. Уже недели две, как работаю. Вот вроде как получается. Зарплату дали, ну и аванса взял немного наперед, вам вернуть, не хочу на шее сидеть, да и так, купить себе кое-что надо.
– В Киеве? – отец понимающе кивнул головой.
– Да. На Куреневке, за Подолом.
– Значит, нормальная жизнь налаживается, вот как надо понимать, – и отец посмотрел на родных так, словно чудные предсказания его начали сбываться. – Квартиру снимает, работа есть, а там, глядишь, и женится. А? Борька?
Борис, только пожал плечами:
– Другое сказать хочу.
Все вдруг, настороженно затихли.
– Посмотрите на Варю. Посмотрите, – он лукаво усмехнулся. – А ведь красивая какая она у нас. Из себя вся ладная. И по дому хозяюшка. Вот такую найду, женюсь. Мам, что не так разве?
Мать только бросила на дочь беглый взгляд да на сына:
– Красавица Боря, мы знаем, только не вылезает из-за своей машинки, как прикованная, сколько лет кряду подряд. Мы уже отчаялись.
– Вот и я об этом. Спасать Варю надо.
У Вари удивленно округлились глаза, слегка смутилась она, но не растерялась:
– Вот у кого не знаю, а у меня как раз все как надо, и не хочу я ничего другого, привыкла я уже так, и нравится мне все, как есть. И к чему эти все разговоры? Мы о тебе, Боря, сейчас.
– Мы о всех нас, Варя. У меня предложение.
Она вернулся и села на свой стул:
– Какое?
– Давай в следующие выходные как-то культурно проведем время с тобой, не дома. Например, кафе, магазины, кино?
Варя, конечно, не ожидала подобного поворота, ну не о ней сегодня речь, другие в центре внимания, за него, за Борю все переживают, о нем мысли у всех, и покоя не дают, причем уже более десяти лет. И так все надеются, так хотят верить, что изменилась у него жизнь, наладилась, и теперь заживут они одной большой и дружной семьей. Об этом хотелось думать, но она боялась, боялась спугнуть то крошечное и, казалось, такое уязвимое и хрупкое верование в ту новость, которую принес он сегодня, потому что это было важно, это было главнее. А что кафе, кино, так это неожиданно и необычно, конечно, приятно, конечно, радует, хотя, если честно, и дожилась, и досиделась.