Мистер убийца
Шрифт:
Стоянка зоны отдыха была освещена восемью высокими фонарями. После стольких мрачных миль в постоянной темноте, что уже начинало напоминать проклятые Богом черные пустоши постядерного пейзажа, Ослетт приободрился при виде света, отбрасываемого фонарями, хотя тот и был бледно-желтым и блеклым, как свет в плохом сне. Никто бы не спутал это место с пейзажем Манхэттена, но это лишний раз доказывало, что цивилизация еще существует.
Стоянка была пуста. Одинокий вагончик-прицеп был припаркован у бетонного блочного здания, в котором, по-видимому, размещались различные службы и комнаты отдыха.
– Мы сейчас находимся прямо над ним. – Ослетт выключил свое электронное устройство и положил его на пол между ног. Сорвал со стеклоочистителя короб с проводами и, бросив его туда же, сказал:
– Наш Алфи, без сомнения, сейчас сидит, уютно строившись, в этом дорожном вездеходе. Отнял его, ядерное, у какого-нибудь бедолаги и теперь собирается путешествовать со всеми удобствами.
Они проехали зеленую зону с тремя столами для пикника и остановились в нескольких метрах от "Властелина дорог", со стороны кабины водителя.
В вагончике было темно.
– Не важно, насколько несговорчивым окажется Алфи, – сказал Ослетт. – Я все еще уверен, что он отнесется к нам хорошо. Ведь у него нет никого, кроме нас, верно? Без нас он один в целом свете. Мы, черт побери, и есть его семья.
Клокер выключил свет, а затем и мотор.
Ослетт продолжил:
– В каком бы состоянии он ни был, не думаю, что он причинит нам вред. Старина Алфи на такое не способен. Допускаю, что он может убрать любого, кто встанет у него на пути, но только не нас. А как ты думаешь?
Клокер взял с сиденья шляпу и свой кольт и вылез из "шевроле".
Ослетт взял фонарь и пистолет, оснащенный транквилизатором. Увесистый пистолет с двумя стволами, верхним и нижним, был заряжен двумя патронами-капсулами с успокоительным средством, обладающим усыпляющим эффектом. Им пользовались в зоопарках на расстоянии не более пятнадцати метров, и Ослетта он вполне устраивал, так как его мишенью были не львы в африканской степи.
Ослетт радовался, что в зоне отдыха было безлюдно. Он надеялся, что они покончат со своим делом и уедут до того, как сюда съедутся с трассы легковые машины и грузовики.
С другой стороны, эта тишина беспокоила его. Тишина давила. Так, очевидно, должно было быть в безвоздушном пространстве в далеком космосе. Ее нарушало лишь шуршание шин и рассекающие воздух всплески воды из-под колес мчащихся по шоссе машин. Фоном всей зоны отдыха была рощица высоких сосен. В безветренной ночи их тяжелые ветви, прогибать, были похожи на гирлянды траурных лент.
Ослетт скучал по шуму и суете городских улиц, вторые позволяли ему отвлечься. Суматоха давала возможность ни о чем не думать. В городе в ежедневной круговерти он мог, если хотел, сосредоточить свое внимание только на внешних факторах, избегая опасности, кроющейся в самоанализе.
Присоединившись к Клокеру уже у входной двери в вагончик, Ослетт решил войти туда как можно тише. Хотя, если Алфи там, как показала электронная карта он уже наверняка знает об их приезде.
Кроме того, Алфи на уровне глубокого подсознания должен был беспрекословно подчиниться Дрю Ослетту. Алфи не станет пытаться причинить ему вред. Это почти исключалось.
Почти.
Они также были уверены, что Алфи не мог самовольно отлучиться и куда-то исчезнуть. Но они ошибались. Время покажет, что они ошибались еще и во многом другом.
Вот почему Ослетт взял с собой пистолет со снотворным. По этой же причине он не стал отговаривать Клокеpa брать с собой "Магнум".
Приготовившись к любым неожиданностям, Ослетт постучал к металлическую дверь. В данных обстоятельствах этот стук казался нелепой заявкой о приходе, но он все же постучался, подождал несколько секунд, затем вновь постучался, теперь уже громче.
Никто не ответил.
Дверь была не заперта. Он открыл ее.
Света фонарей было достаточно, чтобы увидеть, что кабина пуста. Ослетт мог убедиться, что внезапное нападение им не грозит.
Он переступил порог, перегнулся и заглянул внутрь, в гулкую темноту салона, глубокого, как тоннель старинных катакомб.
– Будь спокоен, Алфи, – тихо произнес он. На эту словесную команду по ритуалу должен был последовать немедленный ответ, как в церковной ектиньи:
– Я спокоен, Отец.
– Будь спокоен, Алфи, – с надеждой повторил Ослетт.
Тишина.
Ослетт не был ни отцом Алфи, ни священнослужителем, поэтому он не мог претендовать на то, что его слова могут вызвать священный трепет. Но его сердце забилось бы от радости, услышь он произнесенный шепотом покорный ответ:
– Я спокоен. Отец. – Эти три простых слова, произнесенные шепотом, означали бы, что в основном все в порядке, и несоблюдение Алфи инструкций это не бунт, а просто временное замешательство, и что этот каприз можно забыть и больше никогда о нем не вспоминать.
Понимая, что это бесполезно, Ослетт попробовал в третий раз, на этот раз еще громче:
– Будь спокоен, Алфи.
Когда и на сей раз ему никто не ответил, он включил фонарь и вошел в вагончик.
Он не удержался и подумал, как будет глупо и унизительно, если его убьют в этом странном вагончике-прицепе неподалеку от шоссе, на бескрайних просторах Оклахомы, да еще в столь нежном возрасте: ведь ему всего тридцать два года. Такой блестящий молодой человек, с таким многообещающим будущим (скажут скорбящие по нему на похоронах), с двумя дипломами – Принстонского и Гарвардского университетов. И с такой безукоризненной и завидной родословной.
Перейдя из кабины в салон, Ослетт стал направлять луч фонаря то влево, то вправо. Клокер следовал за ним. Тени заколыхались, затрепетали, как черные крылья или потерянные души.
Лишь немногие члены его семьи да, пожалуй, еще несколько его друзей (художников, писателей и критиков с Манхатена) узнают об обстоятельствах его гибели. Остальные же найдут его кончину странной и, может быть, даже жутковатой и омерзительной. Они будут судачить о ней с остервенением и лихорадочностью, подобно грифам, разрывающим плоть падали.