Мистер вор
Шрифт:
– Заходи, – прохрипел парень и сам удивился своему голосу. Слова как будто продирались сквозь горло, оставляя за собой болезненные царапины.
Стоило служанке переступить порог, как нерешительность исчезла, и она деловито принялась за свои каждодневные обязанности. Из огромного шкафа девушка достала чистую одежду, но Люциус жестом заставил ее ждать. Сперва он хотел смыть с себя вчерашний ужас.
Зеркало не показало ничего хорошего: болезненно худое тело, осунувшееся лицо, чернильно-синие круги под глазами и потемневшие от чужой крови растрепанные волосы.
Кровь запеклась и под ногтями, она покрывала руки и грудь, словно вчера сам Люциус умирал на операционном столе, а не спасал жизнь.
Холодный душ жег уставшее тело похлеще раскалённого железа, но Карсвен должен был проснуться, поэтому поворачивал кран до упора. Через минуту стали неметь ноги, через две – тисками сдавило виски. Сон сняло, как рукой. Но усталость все равно осталась.
Пока Люциус приводил себя в порядок, девушка успела поменять простыни и застелить постель. Створчатые окна были распахнуты, и с улицы неприятно тянуло холодом. Весна не радовала королевство теплой погодой.
Люциус скинул халат и позволил служанке помочь ему одеться. Обычно роль камердинера выполнял Джонс, но молодой господин не гнушался помощью женщины. Та пыталась повязать ему на шею галстук, но он отстранился. Остался нетронутым и пиджак. Утро и так не задалось, и Карсвену не хотелось сковывать себя официальным костюмом.
Люциус хотел было сразу же отправиться в лабораторию, но желудок скрутило спазмом боли. Здраво рассудив, что полуживой гость никуда не денется, молодой господин направился в столовую. Сопровождала его все та же служанка. Она была одной из немногих, кто продержался в их семье больше года. Георг не желал платить лишний налог за то, что у него работают женщины, которых он так ненавидел.
Когда девушка выскочила вперед, чтобы открыть перед Карсвеном дверь, съехавший платок обнажил тоненькую шею с господским кольцом. Железный ободок слишком сильно впивался в бледно-розовую кожу, оставляя на ней воспаленные полосы. Рядом с линией спайки был выгравирован семейный герб Карсвенов – коронованная двуглавая змея, обвившаяся вокруг цветка лютика.
Меньшее из зол в их патриархальном обществе. Хочешь иметь женщину, в каком бы смысле ты не использовал это слово? Плати за нее, и не будет проблем. Любить женщин при этом совсем необязательно. Не можешь заплатить? Не размножайся. Старая, неэффективная программа, которую приняли, чтобы ограничить рост населения. И не сказать, что в колониях было слишком много людей, но пищи и ресурсов стало не хватать даже им. Хорошо бы, эта программа действительно помогала. Детей рождаться меньше не стало, разве что теперь «незаконнорожденных» убивали. И их родителей тоже. И через пару десятков лет, население расти действительно перестало. А программа из регулятора плавно перетекла в статью дохода. Отменять ее, конечно, никто не собирался.
Змея и лютик…Такой же герб был выжжен на шее матери Люциуса. Женщина члена городского Совета, она была Приближенной. Приближенные не носили колец.
Лаборатория была отмыта, стол пуст. Ни сломанных «монеток», ни крови. Все приборы выключены. Только над дальней дверью горел красный огонек.
Комната была совсем маленькой, Люциус порой ночевал здесь, дремал на кровати во время многочасовых экспериментов. Теперь она больше походила на больничную палату, белая, холодная, с одной огромной кроватью и неестественно крохотным человеком на ней. Парень действительно казался слишком маленьким. Если бы не черные растрепанные волосы, Люциус не заметил бы его на простыни. Лицо белее вчерашнего, скулы проступают еще четче, но дыхание ровное, и все показатели в норме.
Карсвен опустился на табурет, что втиснулся между стеной и кроватью, и замер. Он просто сидел, глядя на лицо нового знакомого, пытаясь вспомнить все подробности вчерашней ночи. Отчет о происшедшем должен был давно уже лежать на столе, но разведка медлила.
Когда пиликнула дверь и в комнате появился управляющий, Люциус даже не шелохнулся.
– Кто он?
– Вор. Тело второго опознали – Джек Скир – входил в группу «Красного рукава», три раза объявлялся в розыск в разных районах. Пойманы еще трое, все допрошены и отправлены в центральную тюрьму.
– Кто он? – снова спросил Люциус.
– Вор, – повторил слуга.
Карсвен с упреком взглянул на него. Хотя прекрасно знал, что Джонс рассказал все, что ему известно. Удивительно, но обычный мальчишка сумел сохранить в тайне свое имя.
Люциусу было тошно от тайн. Он зарылся ладонями в волосы. Это как будто помогло найти решение.
– Буди, – коротко бросил Карсвен.
Слуга взял со стола шприц и ввел его содержимое в клапан капельницы. Пульс на приборах ускорился. Но прошло несколько долгих минут, прежде чем вор открыл глаза.
Люциус сверился с показаниями приборов, проверил реакцию зрачка на свет и остался доволен.
– Кто ты?
Гость не отвечал. Его взгляд внимательно изучал комнату, запоминал. Но стоило вору сделать попытку пошевелиться, как лицо его смяла гримаса боли. Синие глаза на миг утратили ясность.
Люциус наблюдал молча, терпеливо ожидая, пока эта безмолвная игра закончится. В секундном порыве гнева Карсвен наклонился к самому лицу мальчишки и прошипел:
– Кто ты?
Парень сдавленно охнул. То ли от неожиданности, то ли от неуловимой угрозы, промелькнувшей в этом вопросе. Но страх тут же прошел, губы растянулись в еле заметной улыбке, в зрачках промелькнули искорки вчерашнего безумия.
– Вор, – на выдохе шепнул он. – Мистер Вор.
Люциус выпрямился, пожалуй, слишком резко, это выдало его раздражение, пальцы с силой сжали планшет.
– Добро пожаловать, Мистер Вор, – официально поприветствовал его Джонс и склонил голову.
Мальчишка кивнул в ответ, улыбка стала шире. В этот раз он победил.
***
Просыпаться не хотелось. Склеенные сном веки казались неподъёмными. С той стороны, за темнотой, кто-то был. Он его слышал.
Человек ходил, неприятно шаркая подошвами. Звякал какими-то железками и порой бормотал что-то себе под нос. Но слов вор разобрать не мог.
Безусловно, это тот диковатый паренек, который хотел от него что-то. Вчера. А может, позавчера, а может, и на прошлой неделе.
Время не ощущалось. Часы или же недели забытья казались всего лишь мигом.
Край кровати прогнулся под чьим-то весом. На губы легла мокрая тряпица, и только теперь Ким осознал, насколько сильно хочет пить. Он подался вперед, резко открыл рот и застонал от боли. На подбородок, обжигая спекшиеся губы, потекла струйка крови.
Человек выругался, отер кровь ватой и снова положил ему на губы тряпицу. Вор жадно всасывался в нее, с наслаждением ощущая, как солоноватые капельки влаги текут по пересохшему горлу.