Мистериум. Полночь дизельпанка (сборник)
Шрифт:
И еще психиатрия кое-как балансировала между наукой и ересью, пытаясь по мере сил отделять проявления истинных божественных присутствий от воспаленного воображения. Тем для исследований хватало.
Представители же моей профессии – неврологи – уходили с врачебной сцены безропотно. Смирившись, что бессознательное, движущее человеком, есть не рефлекторная деятельность, а результат влияния высшей воли. Чушь, конечно, но в эпоху массового умопомешательства спорить с толпой не хотелось – рискуя оказаться принесенным в жертву ради чьего-нибудь исцеления.
Практика заглохла, и мне ничего не
Каково же было удивление, когда я наткнулся в газете на вакансию судового врача. Было поздно, но я не рискнул откладывать. Телефонистка соединила меня с указанным в объявлении номером агентства, там уточнили данные и сказали, что свяжутся с заказчиком. Ответный разговор не заставил себя ждать – трель звонка разбудила меня сразу после полуночи.
– Вы настоящий доктор? – послышалось в трубке, и, кроме серебристого, с едва уловимой хрипотцой, девичьего голоса, я услышал противный скрежет помех.
Вероятно, связь была организована через радиокоммутатор.
– Да, конечно, диплом медицинской академии…
– Нам не нужны клирики, которые врачуют рукоположением.
Голос, даже перемежаемый электрическим шумом, очаровал. И требование к врачевателям меня более чем устраивало. Говорят, некоторые адепты Древних способны оживлять мертвецов, но я всегда считал, что проще не допустить смерти, чем устраивать эксгумации, наслушавшись шарлатанов.
– Я понимаю вас. Практикую только научные, медикаментозные методы.
В конце концов общий курс медицины я изучал, а для того чтобы наложить лангет в экстренных условиях, совсем не обязательно упражняться в полевой хирургии на фронтах Первой мировой. К тому же у меня теплилась надежда, что обязанности судового врача ограничиваются выдачей лекарств от морской болезни и распределением корабельных запасов спирта. Если одно не подразумевает другое.
Кстати говоря, я вырос в русском квартале Харбина, море видел только на репродукциях и совершенно не представлял, как поведет себя при качке собственный организм. О чем честно признался.
– У нас почти не качает, – колокольчиками отозвалось сквозь помехи. – Помолчите, надо подумать.
Видимо, корабль не маленький, может даже – какой-нибудь круизный лайнер. Я послушно помолчал, а треск помех просочился по проводам и заполнил мое сознание, тревожа и одновременно навевая сухопутно-наивные мысли о далеких берегах.
– Вы нам подходите, – ответили по прошествии где-то минуты.
Хотя, не исключено, ответ прозвучал и с большим интервалом. Ощущение времени отшибло напрочь.
Я спешно выехал через границу во Владивосток – там, в порту, была назначена встреча. Меня проводили на какой-то полузаброшенный причал, где взору предстал видавший виды буксир – мечты о белом пароходе оказались преждевременными. Правда, настроение чуть поднялось, когда штурман буркнул, что настоящий работодатель ждет в море, а его дело маленькое – доставить пассажира ко времени.
Часа через три плавания пришло понимание, что мой вестибулярный аппарат отнюдь не в восторге от пляшущей под ногами палубы. Капитан некоторое время наблюдал мои забортные потуги, потом попросил пройти в каюту и не выходить, пока не позовут.
– Зачем? – не понял я.
На свежем воздухе ощущалось хоть и не намного, но легче, чем в замкнутом помещении.
– Так лучше будет.
Недоумевая, я все же удалился. В каюте упал на койку, скрючился на пропахшем сыростью матраце и уткнулся лбом в прохладную переборку. Лучше не стало, но под мерное раскачивание я на какое-то время впал в забытье и пропустил момент швартовки. Меня вежливо растолкали, помогли собрать вещи, довели до сходней. Они вели вниз. Уже стемнело, и кроме иллюминаторов буксира, других источников света не было. Я почти на ощупь перебрался с одного борта на другой, мне помогли дойти до двери, потом по лестнице спуститься еще ниже, и только после этого я попал в освещенное помещение.
– Здравствуйте, доктор.
Моим собеседником оказался невысокий сухощавый мужчина лет сорока. Впалые щеки, резкие черты лица, редкие брови – наверное, именно так и должны выглядеть настоящие морские волки. Разве что кожа, на мой взгляд, была не настолько обветренной и загорелой, чтобы полностью соответствовать образу. Говорил мужчина с сильным немецким акцентом.
– Я капитан Ван Страатен. Добро пожаловать на лодку.
– Лодку? – удивился я, подавая ладонь для рукопожатия.
Крепкая хватка, сухие холодные пальцы – капитан создавал впечатление жесткого и уверенного в себе человека.
– Здесь некоторые вещи вам могут показаться fremdartig… странные. – Капитан не обратил внимания на мой вопрос. – Принимайте это, как есть – jedem das seine… [3] Каждый из нас должен делать свою работу.
У меня все еще кружилась голова, во рту стоял привкус желчи, и вообще чувствовал я себя отвратительно.
– Боюсь, капитан, именно сейчас мне будет трудновато делать свою работу. Надеюсь, никто не нуждается в срочной помощи врача, кроме меня самого? – попытался я пошутить.
3
Каждому свое (нем.) – надпись на воротах концлагеря Бухенвальд.
Моя попытка не вызвала даже тени улыбки.
– Мы заканчиваем schiff bestimmungen… грузить припасы. Потом, in den abgrund… на глубине, качать не будет. Когда освободится, я поручу erster nautischer offizier… старшему помощнику показать вам лодку. А с вашим пациентом вы сейчас будете знакомиться…
Он ударил ее без ненависти, и это, пожалуй, напугало меня больше всего. Но ее тихая покорность повергла меня в ступор. Соображал я и так не очень ясно, но сейчас меня охватило ощущение абсолютной нереальности происходящего. Машинально я коснулся ладони девушки, чтобы осмотреть повреждение. Не для этого ли меня пригласили на лодку?