Мистерия мести
Шрифт:
— Вот и хорошо.
А дремлющий у двери Гамлет — чёрный датский дог Хамиева — важно посмотрел на меня, признал и снова положил тяжеленную голову на мощные лапы. Гамлет уже пять лет служил старику сторожем и компаньоном, а до него был Йорик, ещё раньше — Лаэрт, и все — датчане: Стальевич питал к этой породе непонятную лично мне слабость.
Покончив с обязательными, но достаточно пустыми расспросами, старик жестом предложил мне занять одно из двух кресел в углу — прямо под пальмой в здоровенной кадке, — сам расположился напротив и с ехидцей произнёс:
— Всё думал, зайдёшь ли ты когда-нибудь
— Давно хотел… — смущённо пробормотал я. — Вывеску с детства помню, но даже не представлял, что вы… — Едва не ляпнул: «вы тут работаете», но вовремя опомнился. — Что это ваша лавка.
— Я тебе говорил, — деликатно напомнил старик, аккуратно протирая очки. — Лет семь назад.
— Значит, забыл.
Честно говоря, я пожалел, что не оказался в «неПростых сувенирах» в детстве, поскольку для ребёнка лавка старого Стальевича была настоящей сокровищницей. Удивительные статуэтки со всего мира: бронзовые, мраморные, вырезанные из дерева и вылепленные из глины, примитивные и элегантные, весёлые, даже смешные, и зловещие, рядом — скульптуры рыцарей и тут же, на стенах и полках, — их оружие, мечи, кинжалы и другие железяки пробойного действия. Рядом — кувшины и вазы, картины, значки и монеты, раковины, оловянные солдатики и модели парусников… Окажись я тут мальчишкой — обязательно поселился бы.
— Молодость, молодость… — Стальевич вернул окуляры на длинный вислый нос и строго посмотрел на меня усиленным взором. — Сколько лет мы знакомы?
— Вы переехали в наш дом, когда мне было пятнадцать.
— Значит, я знаю тебя половину твоей жизни.
— Чуть больше.
— Не имеет значения. — Старик вздохнул. — И за всё это время тебе ни разу не понадобился настоящий подарок. Это наводит на печальные размышления, Юра, на очень печальные.
— Если у меня не получалось к вам зайти, это ещё не означает…
— А если бы ты знал, что это моя лавка…
— Я обязательно…
— Разумеется…
— Конечно…
На этот раз я намеренно не стал заканчивать фразу. Точнее, закончил её смущённой улыбкой, показывая, как мне неловко. Стальевич не поверил, но развивать тему не стал, покачал головой и улыбнулся:
— Самому не стыдно?
— Сильно заметно?
— Актер ты плохой… Сейчас зачем пришёл? Неужели подарок понадобился?
Начинать разговор с клуба «Переплетение» я не рискнул, поэтому соврал:
— Ага.
— Слава богу, ты повзрослел.
Разочаровывать дедушку я не стал. А он, в свою очередь, откинулся на спинку кресла и менторским тоном произнёс небольшую речь:
— Только с возрастом приходит понимание того, что на самом деле имеет ценность, за что стоит платить, а мимо чего нужно пройти. С возрастом приходит осознание, что модное конвейерное барахло не отражает индивидуальность, и начинается поиск настоящего. Даже челам не нравится разгуливать по городу в одинаковых футболках.
«Челы»… Странное сленговое слово, которое я сегодня уже слышал. Интересно… Но пламенная речь требовала хоть какой-то реакции, и я промямлил:
— Странно, мне казалось, что нынче в моде индивидуальность.
— Собранная из штамповок, — немедленно парировал Стальевич. — Одинаковые вещи и одинаковые украшения тасуются в разном порядке, но на выходе всё равно получается нечто похожее на голема. Ты знаешь, что такое голем?
— Густав Майринк, история пражской куклы.
— Переработанная и перевранная история, — махнул рукой старик. И вернулся к делам: — Какой подарок тебе нужен?
А вот этот заход я не продумал. Пришлось импровизировать.
— Я плохой клиент, Евгений Стальевич, не знаю, чего хочу.
— На самом деле ты замечательный клиент, Юра, самый лучший, поскольку тебе можно продать всё, что угодно, за двойную цену и в больших количествах.
— Это вряд ли, — прищурился я.
— Это несложно, — прищурился старик.
Он выглядел настолько уверенным в себе, что я заинтересовался.
— Для этого нужно хорошо знать покупателя.
— Достаточно уловить несколько мелких деталей и на их основании подобрать подарок, от которого конкретный покупатель не сможет отказаться…
— Например?
— …сколько бы подарок ни стоил, — спокойно закончил любитель датских догов.
— Например? — повторил я. — Вы ведь неплохо меня знаете, так подберите подарок, от которого я не смогу отказаться.
И услышал в ответ предупреждение:
— Подберу, — пообещал старик. — Но запрошу его истинную цену.
— Тем интереснее.
— Не обидишься?
— Прошу вас.
— Ты сам напросился. — Стальевич пошевелил пальцами, словно разминая их перед пересчётом денег, а Гамлет посмотрел на меня… с иронией, как мне показалось. — Насколько я знаю, Юра, ты не пускаешь романтику домой. Подбираешь правильный ресторан, или кафе, или красивое место в парке, или на озере и именно там проводишь с девушкой эмоциональную, если можно так выразиться, часть встречи. Там ты шутишь, шепчешь комплименты, ласкаешь её легкими прикосновениями и получаешь, так сказать, наслаждение для сердца. А когда вы приходите домой, ты не тратишь времени на подобную ерунду.
Вот уж не думал, что мой старый сосед настолько наблюдателен. Я дал себе слово впредь вести себя осмотрительнее, а пока был вынужден признать:
— Примерно так.
Старик же поднял вверх указательный палец, продемонстрировав, что отыскал нужное, сбегал — тут я поразился неожиданно проявленной резвости — в подсобку, вернулся ни с чем, неразборчиво бормоча под нос ругательства, порылся под столом — там, как и везде вокруг, тоже было свалено всякое барахло, — заглянул в шкаф, выдал радостное «Есть!» и торжественно протянул мне скромную синюю коробку. Пыльную, как пирамида Хеопса.
— Здесь то, что тебе нужно!
— Что?
Снимать крышку я пока не стал.
— Пара бокалов для красного, — мягко произнёс Стальевич. — Их форма и стекло подобраны так, что каждый глоток вина обещает, манит и способен превратить заурядный вечер в дышащий тайной.
— И любое вино тоже?
— Вино само по себе — это грязное пятно на полу. Я же предлагаю волшебство.
— Настоящее?
— А ты проверь.
Я решился: открыл крышку и вытащил на свет бокал. И уже через секунду понял, что держу в руках близкую к совершенству вещь: стекляшка — обычная, чёрт возьми, стекляшка — оказалась живой, дышащей, манящей… Ею можно было любоваться вечно.