Мистерия убийства
Шрифт:
Второе сообщение оставил судебно-медицинский эксперт Барри Чизуорт. Патологоанатом предложил встретиться и назвал какой-то длиннющий номер.
Беседовать с Лиз мне становилось всё труднее и труднее. Она понимала, что ведёт себя по отношению ко мне по меньшей мере несправедливо. Чтобы как-то изменить положение, моя супруга даже обратилась за помощью к психотерапевту, однако я по-прежнему оставался для неё средоточием зла. Она винила себя в том, что позволила мальчикам пожить у меня, и теперь проигрывала в уме бесконечные варианты — «а что было бы, если…». Одним словом, та крошечная часть вины, которая не
Всё же я заставил себя позвонить.
— Хэлло, — услышал я слегка дрожащий, неуверенный голос.
— Привет.
— Что ты делаешь в Вегасе, Алекс? Играешь?
— Я расследую предположение, которое высказал Шоффлер.
— Неужели? Твой Шоффлер сейчас не имеет никакого отношения к делу.
— Он не просил отстранять его и продолжает помогать мне.
— Какое же предположение он высказал?
Я не знал, что сказать, и был уверен лишь в том, что о близнецах Габлер упоминать нельзя — убийство женщин слишком чудовищно, чтобы говорить о нём Лиз. Тем более я и сам сомневался в связи между двумя этими делами.
— Предположение неудачное. Оно меня никуда не привело.
— Тебе не следовало ехать в Вегас. Папа много думал об этом и считает, что тебе нужно прочесать дома вдоль Шейд-Вэлли-роуд. По его мнению, это наиболее вероятное…
— Полиция проверяла эти дома, Лиз. И не один раз.
— Но папочка убеждён в своей правоте! — взвизгнула она, потеряв над собой контроль.
Некоторое время мы продолжали в том же роде. Её тон становился всё более нетерпимым.
— Я всё же рассчитываю на твою финансовую помощь. Ты начнёшь в конце концов работать или нет? Я не желаю оплачивать твои путешествия в Вегас. Я говорю очень серьёзно, Алекс. Так что следующий чек от тебя должен поступить вовремя. Иначе ты здорово пожалеешь.
Я попытался внушить себе, что эта злобная сука — не настоящая Лиз. Настоящая Лиз, не желая жить с постоянным чувством потери и страха, пытается подменить их гневом.
— Лиз…
— Я серьёзно, Алекс. И не проси меня уменьшить алименты. Даже не пытайся.
Мне хотелось сказать жене нечто такое, что могло поддержать её и утешить, но деградация супруги, её злобная мелочность повергли меня в уныние. Мне казалось, что, начав говорить, я не выдержу и сорвусь. Поэтому я просто молча положил трубку.
Она звонила ещё четырежды, выступая каждый раз все более злобно и язвительно. Её визгливый тон был теперь навечно запечатлён в моей голосовой почте.
Глава 24
С Барри Чизуортом я встретился на первом этаже своего отеля в экстравагантном ресторане под названием «Алкогольные джунгли». Как и большинство других ресторанчиков, которые я встречал на своём пути («Французское бистро», «Красная площадь» и так далее), «Джунгли» были заведением тематическим. По стенам струилась вода, в центре зала в открытом колодце полыхал огонь. «Фантазия на тему сафари, — подумал я, — с водными мотивами».
Чизуорт оказался весьма плотным мужчиной лет пятидесяти с плечищами штангиста. Между его нижней губой и подбородком
— Благодарю вас за хороший повод выбраться из дома, — сказал он, едва не сломав мне пальцы в рукопожатии. — Живу я, естественно, один, но тем не менее… — Он рассмеялся своей шутке, и я разделил его веселье. — Попробуйте мохито, — предложил он, поднимая высокий стакан. — Любимое пойло Хемингуэя. Производит сильное действие.
Обычно я пью пиво, но мне показалось, что Чизуорт обидится, если я отклоню его предложение.
— Почему бы и нет?
— Ещё две дозы этой отравы, — бросил он бармену и, повернувшись ко мне, сказал: — Итак… вы хотите услышать от меня байку о деле сестёр Габлер. — Чизуорт наклонился ближе и понизил голос: — Но я хочу заявить без всяких экивоков — то, что я вам скажу, не для печати. Всё должно остаться строго между нами.
— Даю слово.
— То ещё дельце. Я много чего видел, но это было действительно нечто.
Он привычным жестом тронул поросль под губой так, словно ему не хватало уверенности. И напомнил мне Шона, который, чтобы обрести веру в себя, теребил одеяло.
Шон. Когда я начинал непроизвольно думать о мальчиках — что случалось десятки раз за день, — мне казалось, что под моими ногами разверзается земля и я проваливаюсь в пропасть отчаяния. Но в течение последней пары недель мысль о детях — о том, что они пропали — стала действовать на меня несколько иначе. Я заставлял себя прочувствовать потерю и понимал, что в глубине души начинаю к ней привыкать.
Официант принёс мохито, и Чизуорт, прикоснувшись своим стаканом к краю моей посудины, пожелал мне здоровья.
— Знаете, — сказал он, — я с самого начала считал, что парень, так поступивший с девочками, не ограничится «разовым выступлением». Вам удалось раскопать ещё что-нибудь?
— Мой интерес к делу носит весьма специфический характер, — заметил я и пояснил, с какой целью приехал в Вегас.
Выслушав меня, он сделал здоровенный глоток и потрогал бородку.
— То-то мне знакомо ваше лицо… Но какая, прости Господи, может быть связь между вашими мальчиками и девочками Габлер?
— Однояйцевые близнецы… — пожал я плечами.
— Близнецы — да… но совершенно разные близнецы, если так можно выразиться. Девицы работали в шоу-бизнесе. Возможно, они были очень хорошими девочками, но тем не менее им приходилось заголяться. Трудно представить, что тот же самый псих, который их похитил и прикончил, мог проявить интерес… к первоклашкам мужского пола.
Я снова лишь пожал плечами.
— Ну да ладно… Пара вещиц в деле Габлер меня действительно зацепила чертовски сильно.
— Неужели?
— Мы имеем девушку, — снова склонился он ко мне, — разрезанную надвое. Поскольку животные пару недель питались её торсом, у меня не было никаких шансов установить с достаточной точностью, какой инструмент использовали для расчленения. Инструмент был металлическим и достаточно острым. И это, пожалуй, всё, что я смог определить. На суде и соответственно в формальном письменном заключении можно приводить лишь факты и обоснованные выводы. Никаких допущений. В данном случае, — покачал он головой, — звери растерзали в клочья все мягкие ткани живота и даже обглодали некоторые кости.