Мистицизм

Андерхилл Эвелин

(А) Как мы уже отмечали, мистики безличностной ориентации — искатели Трансцендентного Абсолюта — свершение своего поиска склонны описывать на языке об'oжения. Жизнь в единении неизбежно означает в их понимании нечто. бесконечно превосходящее простую совокупность всех ее признаков, указываемых опытом, нечто совершенно непостижимое для обычных людей. По словам мистиков, жизнь в единении подразумевает "непосредственную причастность Божественной Природе" и обретение в ней свободы. Поскольку в созерцании лишь открывается "то, что мы есть", из самой этой констатации естественно вытекает учение об об'oжении как ее логическое следствие.

"Могут спросить, — говорится в "Theologia Germanica", [900] — что означает быть причастным Божественной Природе, или Богоподобному [vergottet, буквально "об'oженному"] человеку? Отвечаю: кто напитан и просветлен Вечным, Божественным Светом и кто воспламенен и поглощен Вечной, Божественной Любовью, — тот об'oжен и причастен Божественной Природе".

Естественно, само слово "об'oжение" никак не может служить в качестве научного понятия. Термины такого рода суть попросту

иносказания и метафоры, смысл которых в том, чтобы дать, в виде намека, косвенное указание на трансцендентную реальность, совершенно недоступную обычному человеческому пониманию и потому не имеющую обозначений в человеческом языке. О "нижнем круге" этой реальности Данте повествует в эпизоде, в ходе которого он лицезрел святых в виде лепестков Вечной Розы. [901] Поскольку Бытие Божье, как таковое, закрыто для нашего познания, утверждение о том, что душа преображается в Боге и Его Бытии, вероятно, может донести до нас разве лишь дальние отблески экстаза, но никогда не дадут нам само знание — за исключением разве тех немногих, кому посчастливилось на собственном опыте испытать то, о чем речь. Но и они — точнее, сказать, большая их часть — принимают такого рода утверждение как верное лишь отчасти. Дальновидные мистики всегда следят за тем, чтобы была исключена возможность интерпретации их слов в ключе пантеизма, а с другой стороны — чтобы они не давали повода для измышлений тех критиков, по мнению которых мистицизм подразумевает исчезновение души в ее необратимом слиянии с Божеством. И все же откровения мистиков вполне однозначно свидетельствуют о том, что им, как и многим другим, чтобы достичь высоких уровней духовного развития, нужно было пройти через вполне конкретные и неизбежные для каждого переживания. Таким образом, к понятию об'oжения прибегают прежде всего те мистики, которым Реальность открывается как состояние или место [place], а не как Личность, чем и объясняется использование ими символики нового рождения и трансмутации для описания начала странствия к Богу.

900

Cap. XLI.

901

"Рай", XXX, 115–130 и XXXI, 1-12.

Тех, кто чужд мистическим настроениям, уже сам по себе ригористически-прямолинейный язык, которым эти созерцатели говорят об об'oжении, отталкивает больше, чем все прочие высказывания (как правило, безапелляционные) и практические рекомендации этих созерцателей. Разумеется, несложно ограничиться констатацией поверхностного смысла этих высказываний и классифицировать их как святотатство, что и случалось уже неоднократно. Между тем, если постараться вникнуть в эти построения, они проливают свет не только на суть всего мистицизма, но и на сами основания философии и религии, доводя сами принципы мистицизма до их логического завершения. В основе христианского мистицизма, по справедливому замечанию Делакруа, все то же "стихийное и, можно сказать, полудикарское стремление к об'oжению, которое лежит в основе любого религиозного поиска". [902] Это особенно наглядно в православии, где такой подход закреплен в церковной ритуальной практике. "Тело Господне — мое об'oжение и насыщение, — говорится на литургии перед причастием, в молитве Симеона Метафраста. — Оно возвышает к Богу мой дух [spirit] и насыщает мою душу [soul] непостижимым образом". [903]

902

Op. cit., IX. Возражения здесь может вызвать разве лишь слово «полудикарский», поскольку вряд ли оно адекватно отражает суть неистребимого в человеке, как залог бессмертия самой его природы, стремления к совершенству.

903

"Божественное тело и обожает мя и питает: обожает дух, ум же питает странно" ("Последование к святому причащению"). — Прим. перев.

Опираясь на свой опыт, мистики-христиане подтверждают истинность догмата о мистическом преображении человека в об'oжении, указывая на то, что эта истинность следует из учения о вочеловечении Бога — Боговоплощении. В качестве аргумента мистики ссылаются на Отцов Церкви. "Бог стал человеком, чтобы мы могли сделаться Богом", — говорит св. Афанасий. [904] "И мне казалось, — говорит св. Августин, — будто слышу голос Твой, с высоты вещающий мне: "Я есмь хлеб для созревших возрастом; возрастай, и снеси [905] меня; но не ты Меня обратишь в себя, как пищу в плоть свою, а ты в Меня обратишься"". [906] Таким образом, Экхарт всего лишь развивает точку зрения Отцов Церкви, когда пишет: "Господь наш говорит каждой душе: "Ради тебя Я стал человеком. Если теперь ради Меня ты не станешь Богом, ты не воздашь Мне по справедливости"". [907]

904

Athanasius, De Incarn. Verbi, I. 108.

905

Т.е. «ешь» (церк. — слав.). — Прим. ред.

906

"Исповедь", кн. 7, гл. 10.

907

Pred. LVII.

Если мы вообще допускаем, что мистики в самом деле достигают конечной цели своих поисков, то именно об'oжением, за неимением более точного термина, следует назвать это достижение — некое кардинальное преображение души. Необходимость такого преображения подразумевается основным принципом, которым руководствуются мистики: "Мы лицезрим то, что мы суть, и суть то, что лицезрим". Экхарт, который дает нам самые яркие образчики языка об'oжения, обосновывает его необходимость следующим образом: "Чтобы непосредственно познавать Бога, я должен всецело стать Им, а Он — мной, и тогда Он и мое я сливаются в одно Я". [908]

908

Pred. XCIX ("Mystische Schriften", p. 122).

Бог, говорит св. Августин,

это Страна пуши; ее Отчизна, уточняет Рейсбрук. Мистик в состоянии единения живет у себя на родине, где он не посторонний наблюдатель-чужестранец, но полноправный гражданин, вернувшийся из ссылки. Теперь он полностью тождествен с этой страной, он ее часть, притом что его личность остается самотождественной и неизменной. Подобно тому как дух Англии ведом лишь англичанам, которые знают его не умозрительно, а посредством глубинной причастности к нему и погружения в него, никому, кроме "об'oженных", не проникнуть в сокровенное естество Бога. Да и само это проникновение становится возможным лишь вследствие указанного обретения причастности к жизни на высших уровнях бытия, "единением с тем Светом, который видят и которым видят". [909] Речь идет о праве гражданства, которое не может быть получено теми, кто его недостоин. Поэтому в нашем стремлении узнать от мистиков все, что они могут нам поведать о жизни в лоне Реальности, следует отнестись к их сообщениям как можно более внимательно и непредвзято, сколь необычными и, может быть, противоречащими здравому рассудку ни были бы их заявления.

909

Ruysbroeck, "De Ornatu Spiritalium Nuptiarum", I. III. cap. III.

Рассматривая эти свидетельства в плане фигурирующей в них символики, мы прежде всего замечаем следующее: все выдающиеся мистики всячески дают понять, что об'oжение в их понимании, как они узнали на собственном опыте, не означает растворения в Абсолюте. Оно именно есть преображение души в Боге, выход на новый уровень жизни, где она становится столь гармоничной и высокодуховной, что ее по праву можно назвать божественной. Вновь и вновь они повторяют нам, что индивидуальность при этом не теряется, — напротив, она становится более реальной. "Когда, — говорит св. Августин, — прилеплюсь к Тебе, отрешившись всецело от себя самого, то чужды мне будут труд и печаль, и жива будет душа моя, вся полная Тобою". [910] "Жива будет душа моя", потому что она "полна Тобою". Иными словами, достижение реальности и об'oжение — одно и то же; необходимость такого тождества имеет своей причиной то, что только божественное реально. [911]

910

"Исповедь", кн. 10, гл. 28.

911

Срв. Coventry Patmore, "The Rod, the Root, and the Flower", "Magna Moralia", XXII.

Мехтильде Магдебургской, а затем и Данте Божество являлось в видениях как пламя или река огня, заполняющая Вселенную. "Об'oженные" души святых им виделись ослепительно яркими искрами, которые с этой рекою составляют одно и в то же время выделяются на ее фоне. [912] Рейсбрук тоже видел каждую душу как "живой уголек, возжигаемый Богом в сердце Его Бесконечной Любви". [913] Символы, имеющие отношение в огню, для многих мистиков были наиболее естественны и уместны для передачи природы того трансцендентного состояния, которое они стремились описать. Облако Неведения больше не было тем, на чем заканчивались их поиски: глубоко в него проникнув, они находили свою истинную цель: тот несотворенный, но творящий, всесозидающий Огонь, который Моисеевым "огненным столпом" вел за собою детей Израиля. Сознательно упоминая великие безличные силы природы — Огонь и Тепло, Свет, Воду и Воздух — в качестве аналогов незримых сил, участвующих в процессе мистического развития, писатели-мистики, похоже, смогли сделать доступными постижению Лик Божий и причастность к нему преображенной души, чего невозможно добиться использованием языка как средства личного самовыражения. Так, Бёме, пытаясь передать единение души со Словом, говорит:

912

"Рай", XXX. 64.

913

"De Septem Gradibus Amoris", cap. XIV.

"Вот земное подобие сего: взгляни на раскаленный докрасна кусок железа, который сам по себе темен и холоден, однако огонь так проницает его и сияет сквозь него, что тот излучает свет. Заметь, что железо не прекращает быть, оно по-прежнему остается железом, и свойство огня остается тем же. Огонь не вбирает в себя железо, но лишь проникает в него и сияет сквозь него, давая свой свет. И до и после сего железо остается железом, которое в себе свободно. То же относится и к свойству огня. Точно так же и душа пребывает в Божестве, и Божество притом не проникает в душу, но существует в ней, и все же душа не постигает Божество, но Божество постигает душу, от чего она не меняется и не перестает быть душой, а лишь наследует от Божества Его Величие". [914]

914

"The Threefold Life of Man", cap. VI. 88.

Разительно сходный образ об'oжения дан Ришаром Сен-Викторским — мистиком, который жил за пятьсот лет до Бёме и с сочинениями которого тот вряд ли был знаком. "Когда душа окунается в огонь божественной любви, — говорит Ришар Сен-Викторский, — она, подобно железу, вначале теряет свою черноту, а затем, раскаляясь добела, становится подобна самому огню. В конце же она плавится, теряет свои свойства и преображается во всецело иное состояние бытия". "Каково различие между железом холодным и горячим, — продолжает он, — таково же различие между душою холодной и той, что озарена божественной любовью". [915] По свидетельству других созерцателей, об'oженная душа преображается волнами Несотворенного Света подобно тому, как головня в пылающем очаге начинает светиться его пламенем. "Души, брошенные в очаг Моей любви, — сказал Голос св. Катерине Сиенской, — полностью воспламеняются Мной, как головня, которую поглотило пламя, и тогда никто не может взять ее, чтобы потушить, ибо она сама стала огнем. Во многом подобно этому никто не может взять эти души и извлечь их из Меня, потому что Моей милостью они стали едины со Мной, и Я никогда не покидаю их, как бывает с теми, кого я еще только веду к совершенству". [916]

915

"De Quatuor Gradibus Violentae Charitatis" (Migne, PL, CXCVI).

916

Diafogo, cap. LXXVIII.