Мистицизм
Шрифт:
Неоплатонизм, ярким представителем которого был Плотин, стал той средой, в которой — как христианский, так и языческий — мистицизм находил свое выражение на протяжении первых шести столетий. Однако, поскольку мистицизм представляет собой образ жизни — переживание Реальности, а не ее философское описание, — не следует отождествлять неоплатонизм и мистицизм, который всего лишь использовал его язык. Порфирий (233–304) — любимый ученик Плотина — также, по-видимому, унаследовал в какой-то мере мистицизм своего наставника, однако неоплатонизм в целом следует относить к запутанным, полурелигиозным философским учениям, содержащим множество несогласованных элементов. Появившись в то время, когда разрушение язычества было практически завершено, а христианство еще не успело завоевать просвещенный мир, это учение было очень привлекательно для людей духовного склада, а также для тех, кто жаждал приобщения к таинственному и оккультному. Неоплатонизм столь категоричен в утверждениях об иллюзорности всего преходящего, что даже выходит за рамки идеализма своего духовного прародителя — Платона.
Плотин оказал громадное, хотя и косвенное влияние на позднейший христианский мистицизм. Во времена распространения патристики все лучшее, что было свойственно неоплатонизму, влилось в христианскую церковную традицию. Св. Августин (354–430) и Дионисий Ареопагит (сочинения которого были написаны в период между 475 и 525 годами) могут быть названы духовными сыновьями Плотина. Именно они первыми познакомили средневековый мир с идеями неоплатонизма. Прокл (412 — ок. 490), последний из языческих философов, также очень многим обязан Плотину. Благодаря этим трем, вряд ли можно в длинном ряду европейских созерцателей найти мистика, не испытавшего влияния всевластного духа великого мыслителя.
Мистицизм св. Августина частично скрыт от нас необычайным богатством его интеллектуальной и практической жизни, и тем не менее всякий, кто читает «Исповедь», поражается напряженности и реальности его духовного опыта, типично мистическим формулам, в рамках которых он воспринимает Реальность. Очевидно, что к моменту написания своего труда Августин был зрелым созерцателем. Огромная интеллектуальная мощь, которая в первую очередь бросается в глаза в его произведениях, является закономерным итогом духовных странствий его созерцающей души. Никакой литературный талант не смог бы создать чудесные главы седьмой и восьмой книг его «Исповеди» или бесчисленные разрозненные пассажи, в которых трепещет великая страсть Августина к Абсолюту. Осознавая этот факт, позднейшие мистики постоянно обращались к его авторитету, и поэтому влияние, которое он оказал на формирование средневековой схоластики, сравнимо с влиянием Библии.
Немного уступает в авторитетности св. Августину странный безымянный автор, приписывавший свои работы Дионисию Ареопагиту, другу св. Павла, и адресовавший свои послания о мистицизме сподвижнику последнего, Тимофею. Псевдо-Дионисий был, по-видимому, сирийский монах, а цитируемые им фрагменты из сочинений Отцов Церкви показывают, что его труды не могли быть написаны ранее 475 года — скорее всего, расцвет его деятельности относится к началу VI века. К числу его основных работ относятся трактаты о небесной иерархии и именах Бога, а также короткое, но бесценное сочинение о мистической теологии. С IХ по XVII век эти произведения питали глубочайшие духовные инстинкты человечества и оказали влияние, которое сейчас мы едва ли можем оценить по достоинству.
Средневековый мистицизм пропитан концепциями Дионисия. В частности, в XIV столетии — золотом веке мистической литературы — фраза "Дионисий говорит" встречается с завидным постоянством и обладает для тех, кто ее использует, таким же весом, как цитаты из Библии и изречения Отцов Церкви.
Значение трудов Дионисия заключается в том, что он был первым и, на протяжении долгого времени, единственным христианским автором, попытавшимся искренне и точно описать деятельность мистического сознания и природу экстатического постижения Бога. Эти труды выполнили свою задачу настолько хорошо, что, читая их, позднейшие созерцатели находили в них отражение и частичное объяснение своих самых сокровенных переживаний. Поэтому для описания собственного опыта они перенимали язык и метафоры Дионисия, ставшие впоследствии классическими терминами науки о созерцании. Именно Дионисию христианская литература обязана представлением об Абсолютном Божестве как о "Божественной Тьме" и безусловным отрицанием "всего, что есть" — т. е. всего воспринимаемого поверхностным сознанием. Кроме того, благодаря Дионисию получил распространение так называемый "путь отрицания" — учение, согласно которому душа достигает Абсолюта, погружаясь в "божественное неведение". Подобная идея присутствует также в греческой и индийской философии. Благодаря Дионисию она вошла и в обиход католического христианства.
Параллельно с неоплатонистским мистицизмом св. Августина и Дионисия развивается другая линия духовной культуры, оказавшая не меньшее влияние на развитие созерцательной жизни. Она ведет свое начало от Патриархов египетской пустыни, чье духовное подвижничество стало одной из причин обращения Августина. Великолепное отражение эта концепция получила в сочинениях св. Макария Египетского (ок. 295–386) — ученика св. Антония и друга св. Василия. Запад познакомился с ними благодаря одному из наиболее значительных документов в истории христианского мистицизма — «Диалогам» Иоанна Кассиана (ок. 350 —?). Сочинение это — плод семилетнего паломничества по египетским монастырям и многочисленных бесед с монахами на духовные темы. В «Диалогах» мы впервые
978
Папа Римский в 590–604 гг. — Прим. перев.
Таким образом, на заре средневековья мы видим два великих потока духовной культуры: бенедиктинской — умеренной и практичной, сформированной в основном под влиянием Кассиана и св. Григория, — а также неоплатонистской — представленной Дионисием Ареопагитом и, в меньшей степени, св. Августином. Работы Дионисия были переведены с греческого на латынь около 850 г. н. э. ирландским философом и богословом Иоанном Скотом Эригеной, одним из схоластов, близких ко двору Карла Великого, — именно это событие знаменует собой начало полноценной традиции мистицизма в Западной Европе. Эригена, чьи собственные сочинения обнаруживают тяготение к мистицизму, — единственное имя, которое можно упомянуть в истории мистицизма этого периода. Здесь мы попадаем на нисходящую линию "темных веков", поскольку кривая развития мистицизма следует параллельно кривой развития интеллектуальной и художественной деятельности.
Впервые великий поток средневекового мистицизма проявляет свою силу в XI веке и в основном в связи с деятельностью Бенедиктинского Ордена. Реформы, проведенные такими великими реформаторами монастырской жизни, как св. Ромуальд (ок. 950-1027), св. Петр Дамиан (1007–1072) и основатель Гранд Шартреза св. Бруно (1032–1101), были в действительности попытками созерцателей создать среду, в которой могла бы беспрепятственно протекать духовная жизнь. Здесь мы также должны принять во внимание тенденцию к уединению, которая выразилась в возрастании числа отшельников, что характерно для религии Запада этого времени. Тогда мистицизм не выделялся на фоне остального религиозного комплекса, а скорее воплощал в себе реалистический опыт постижения Истины, на котором покоится религия. Он в основном распространялся в качестве устной традиции как персональное наставление ученику от учителя. К этой эпохе относится очень мало литературных памятников. Самой важной из дошедших до нас является книга «Размышления» св. Ансельма (1033–1109), ставшая в раннем средневековье основным каналом передачи августиновского мистицизма.
Мистицизм внес заметный вклад во всеобщее религиозное возрождение XII века; на этот период приходится жизнь четырех деятелей, сыгравших большую роль в истории той эпохи Это бенедиктинцы св. Бернард из Клерво (1091–1153), св. Хильдегарда Бингенская (1098–1179) и Иоахим Флорский (1132–1202), а также шотландский или ирландский августинец Ричард [979] Сен-Викторский (ум. 1173), которого Данте считал "сверхчеловеком в высшей из наук". [980] Учитель и современник Ричарда, философ-схоласт Гуго (1097–1141) из того же парижского аббатства св. Виктора также довольно часто упоминается мистиками этого периода, однако с меньшими на то основаниями, поскольку созерцание занимало мало места в его теологических сочинениях. Несмотря на глубокое уважение, которое питал к нему Фома Аквинский и другие теологи, Хью оказал незначительное влияние на позднейшую мистическую литературу. Наоборот, духу Ришара и св. Бернара было суждено господствовать в ней на протяжении последующих двухсот лет. Благодаря этим именам возникло то, что собственно называется теперь литературой средневекового мистицизма.
979
Во французском прочтении — Ришар. — Прим. ред.
980
"Божественная комедия", «Рай», X, 132.
Эта литература делится на два класса — на личностную и дидактическую. Иногда, например, в знаменитой проповеди св. Бернарда, эти две черты объединяются — учитель использует свой собственный опыт для иллюстрации той или иной темы. Работы викторианцев стоят на дидактической, можно даже сказать научной, позиции. В них мистицизм — созерцание и развитие духовного чутья — занимает место привычного изложения теологии. На языке столь любимого Ричардом символизма он представлен «Вениамином», любимым сыном Рахили [981] — своеобразной эмблемой созерцательной жизни, — и описан во всех подробностях в двух основных писаниях бенедиктинца — "Вениамине Большом" и "Вениамине Малом".
981
Быт. 35, 19. — Прим. перев.