Мистика в жизни великих
Шрифт:
«Беру на себя смелость признаться, – писал Чома, – что я – не только лингвист, я изучил множество языков для того, чтобы проникнуть в сокровищницы давно прошедших эпох, узнать культурные тексты, приобрести полезные знания». Венгерский исследователь впервые поведал миру о скрытых в тибетских монастырях священных и научных текстах. Он впервые описал и изучил их, с помощью ученого ламы составил список сакральных выражений. Уже во время пребывания в Зангле он установил, что тибетская литература почти целиком состоит из точных, выверенных переводов классических санскритских текстов. А поскольку оригиналы на санскрите большей частью утрачены, то эти переводы – Канджур и Танджур – имеют исключительное значение в истории буддизма. Кроме того, чтобы сориентироваться в совершенно новой и неизведанной области – тибетской литературе, – Чома просил образованнейших лам Тибета для него составлять компендиумы, глоссарии,
Накопленных знаний Чоме уже хватало для того, чтобы составить тибетскую грамматику, краткую историю Тибета, описать его географию и литературу. Кёрёши радовался скорому завершению своего труда, так как надеялся вернуться к истинной цели своего путешествия – поиску прародины венгров. В рукописях и печатных томах Танджура он встретил упоминания о загадочных югарах и их стране Югере, а также текст, переведенный, как было указано, с языка югаров. Он подозревал, что под этим именем скрываются угры, то есть венгры, а потому стремился проникнуть глубже в Тибет и в священную Лхасу, в книгохранилищах которой надеялся узнать много нового о югарах.
После полуторалетнего беспримерного труда Чома покинул Занскар, собираясь продолжить сбор материалов для словаря в других монастырях. Еще в Зангле местные жители стали к нему подозрительны: почему он, интересуясь буддистскими книгами, не идет в монахи? Зачем изучает, помимо священных книг, историю и географию? Приближенные последнего ладакского короля могли думать, что он шпион какой-нибудь европейской державы или тайный уполномоченный индийско-британского правительства. Чома и не предполагал, что в английском поселке Сабатху он окажется под таким же подозрением, но только со стороны английских властей. Подозрение вызвало то, что он, европеец, прибыл в Сабатху в тибетской одежде. На донесение коменданта от начальства пришел ответ: «Прошу задержать европейского путешественника до получения мною указаний от главного консула из Дели». Для служаки-военного «задержать» означало «арестовать как шпиона». Ответ из Дели содержал требование «мистеру Чоме» написать подробный рапорт о себе и о своих планах. В нем он описал свой предшествующий путь, отчитался о своих научных трудах, изысканиях и планах на будущее, для осуществления которых попросил содействия и помощи от Калькуттского Азиатского общества. Ответ на рапорт разогнал сгустившиеся над Чомой тучи: его планы на основании его аргументов сочли важными и значительными и выделили ему ежемесячную стипендию в 50 рупий. Кёрёши вновь облачился в восточный кунтуш и пустился в путь, который на этот раз лежал на север, в провинцию Базехр, к монастырю в Канаме. Три года ровным счетом он прожил в лачуге возле канамского монастыря, готовя материалы для своего словаря. «Две грубые скамьи и пара еще менее удобных стульев составляли всю обстановку его маленького жилища, но помещение производило впечатление жилого, потому что вокруг его хозяина в стройном порядке были уложены тома Танджура и Канджура, тибетские произведения, манускрипты и тексты», – записал доктор Джерард, навестивший Чому в его канамском уединении. Все деньги, которыми снабжало его правительство Британской Индии, Чома тратил на оплату труда ламы, слуг из монастыря и на покупку книг, себе оставлял только минимум на скудное питание да простую одежду.
В ноябре 1830 года он покинул Канам, чтобы проследовать в Калькутту для издания своих трудов. И грамматика, и «Опыт словаря» были изданы в 1834 году тиражом по 500 экземпляров. Ученый не претендовал на гонорар: он предложил его своим патронам в качестве благодарности за их поддержку. Пока же его труды готовились к печати, он жил в особняке Бенгальского Азиатского общества. Там он жил несколько лет, после своего путешествия в Сикким, работая библиотекарем Общества, писал свои рукописи, составлял каталоги санскритских и тибетских книг, писал научные труды и статьи для научных журналов «Journal of the Asiatic Society of Bengal» и «Asiatic researches», посвященные тибетской литературе и языку. Именно они заложили основы совершенно новой отрасли в ориенталистике – тибетологии, которая теперь преподается в каждом уважающем себя европейском университете. Один из его трудов, «Будда и его учение», многократно переводился на разные языки и переиздавался в прошлом и нашем столетии. Помимо избрания почетным членом научных обществ в Великобритании и на родине, произошло еще одно радостное событие: собранные для Чомы по подписке по всей Венгрии деньги, посланные ему в Тегеран еще в 1821 году, наконец нашли своего адресата. Но Чома привык давать, а не получать. Поэтому он написал в Эньед своим профессорам, прося их в качестве благодарности за оказанную ему поддержку принять от него полученную с родины помощь и сэкономленные им деньги – всего 450 золотых.
Самое интересное свидетельство о его калькуттских годах оставил венгерский путешественник – художник Агоштон Шёффт, который нарисовал в Калькутте единственный достоверный прижизненный портрет Чомы Кёрёши. Шёффт запечатлел его не только карандашом, но и пером: «Между прочим, должен признаться, мне не доводилось встречать человека чуднее и необыкновеннее. Он живет затворником в здании Азиатского общества, откуда редко выходит. Вечером совершает краткую прогулку по двору, а затем велит запирать себя в комнате, и когда я во время моих вечерних прогулок верхом желал навестить его, мне всегда приходилось ждать, покуда слуги принесут ключи, и я всегда находил его среди книг. Он был весел, смеялся и всегда приходил в отличное расположение духа, когда мог поговорить о Венгрии».
Чома долго тянул со своей последней экспедицией. Вероятно, его подтолкнули слова Шёффта, который выразил опасения, что если Чома пробудет в Индии еще 10 лет, как собирался, то может не вернуться на родину. Кёрёши вспомнил о своем долге перед родиной, которая ждала от него открытия прародины венгров. Видимо, в нем совершалась внутренняя борьба: тягостные предчувствия сменялись новыми надеждами. Ибо, найдя немало совпадений в лексике монгольского и венгерского языков, он надеялся найти следы возможных общих предков венгров, тибетцев и монголов, а для этого хотел побывать в Бутане и, перевалив через Гималаи, в Монголии. История распорядилась иначе. По намеченному Чомой пути европейцы прошли только спустя 80 лет – это была Трансгималайская экспедиция Н. К. Рериха.
Современные языковеды выяснили, что родства между венгерским и тибетским или монгольским языками нет, речь может идти только о заимствованиях. Да и таинственные югары тоже к венграм не имеют отношения. Эти проживающие в Китае, точнее во Внутренней Монголии, желтые уйгуры – потомки выходцев из Средней Азии и соплеменники нынешних узбеков. Но это – прикладное языкознание, и кто знает, что говорит об этом языкознание эзотерическое. Ведь верования хантов и манси – ближайших родственников венгров по языку – хранят загадочные сведения о том, что их предки давным-давно спустились с вершин далеких южных пиков, где находится благословенная страна счастья.
Собираясь в дорогу, Чома, как когда-то при отъезде в Бухару, оставил завещание, распорядившись отдать все свои бумаги, рукописи, книги и прочие вещи Азиатскому обществу. В середине февраля 1842 года он пустился в путь. Двигался он так же, как во время предыдущего путешествия 6 лет назад: по реке Хугли, потом по притоку Ганга Махананде на весельных плотах вверх, в Сикким. Пройдя дикие заросли джунглей, кишевшие москитами и малярийными комарами, экспедиция двигалась дальше в горы по обрывистым склонам, пока не достигла Дарджилинга – южной точки британских колоний в Сиккиме. Для посещения Сиккима требовалось разрешение сиккимского раджи, и благоприятный ответ был более чем вероятен, ибо советника раджи поразили познания Чомы, и он обещал выхлопотать разрешение у своего господина. Но когда Чома, преисполненный надежд, дожидался в Дарджилинге письма от раджи, смертоносная болезнь уже угнездилась в нем, и часы его были сочтены. Он умер от малярии, и на другой день его похоронили на английском кладбище Дарджилинга.
На его могиле поставлен памятник – в одну из стен восьмиугольной, в восточном стиле, колонны вделана табличка из черного мрамора с английской надписью: «Здесь покоится Александр Ксома де Кёрёс, уроженец Венгрии, который прибыл на Восток для лингвистических исследований и в течение многих лет, проведенных им среди лишений, которые редко выпадают на долю человека, в результате упорных трудов во имя Науки создал словарь и грамматику тибетского языка; это самый выдающийся и истинный памятник ему. Желая продолжить свои труды, он скончался на пути в Лхасу на этом месте 11 апреля 1842 года в возрасте 58 лет. Его коллеги из Бенгальского Азиатского общества установили в память о нем эту табличку. Мир праху его».
Эту надпись читал в 1924 году Николай Рерих и в путевых записях оставил упоминание: «На кладбище Дарджилинга погребен загадочный человек. Венгерец родом. Живший в конце XVIII столетия. Пешком он прошел из Венгрии в Тибет и оставался много лет в неизвестных монастырях. В тридцатых годах прошлого века Цома де Керез скончался. В трудах своих он указывает учение из Шамбалы, установившее следующую за Буддой иерархию. Пришел этот ученый из Венгрии – характерно. Загадочна его деятельность».
И та же загадочность сквозит в посвященном ему стихотворении «Чома» поэта Леонида Володарского: