Мистика

Гейман Нил

Танстоун направился в ресторан при мотеле Салливана, так как, по словам Пакера, старый мистер Ритсон был завсегдатаем этого места. И действительно, в баре сидел тощий сгорбленный старик. Должно быть, Ритсон. Он был в поношенной черной одежде, прямо как помощник владельца похоронного бюро. Седые космы торчали во все стороны. Длинный нос и острый как кинжал подбородок. Танстоун опустился на табурет рядом с ним. Он попросил бармена принести двойной

бурбон с водой, а затем повернулся к старику:

— Полагаю, вы мистер Ритсон?

Старик поднял на него злобные глазки-бусинки и прошамкал запавшим ртом:

— Выходит, вы знаете, кто я такой. — (Такого сварливого голоса Танстоун еще в жизни не слышал.) — А я знаю, кто вы. Вы тот парень Тарстон, который приехал, чтобы совать нос в чужие дела. Кхе-кхе. И вы явно хотите у меня что-то спросить.

— Да, — невозмутимо ответил Танстоун. — Я думаю, что не мешало бы спросить у вас, что вы желаете выпить.

— А? — Старик прямо-таки сверлил его крошечными глазками. Затем бросил взгляд на свой пустой стакан. — Мне то же, что и вам.

Бармен принес напитки. Ритсон жадно отхлебнул. Танстоун поднял стакан, но не сделал ни глотка.

— Мне сказали, что вы знаете о делах давно минувших дней, мистер Ритсон, — начал он вторую попытку, — О деле человека по имени Мэрроуби, много лет назад повешенного за убийство и похороненного здесь.

Старик нахмурил редкие седые брови и недружелюбно взглянул на собеседника:

— Какого черта я должен вам что-то рассказывать?

— Воля ваша, — сказал Танстоун, — но тогда мне придется обратиться к мистеру Пакеру, секретарю суда.

— Пакер? — взвизгнул Ритсон. — Что он может знать? Черт, мистер, он ведь даже не из этих мест. Он и истории-то города толком не знает, а может лишь языком молоть.

— Но если вы не хотите со мной разговаривать, я вынужден буду добывать информацию из других источников.

— Ну, и какую информацию Пакер может вам дать? Послушайте, мистер, мои предки жили здесь с основания города. И я, естественно, знаю все о деле Мэрроуби. Когда я был мальчишкой, моя прабабка рассказала мне, что слышала от своего деда, который был в ту пору еще совсем юнцом. По моим прикидкам, более двухсот сорока лет назад.

Ритсон опрокинул в себя остатки виски.

— Принесите джентльмену еще, — попросил Танстоун бармена, положив деньги на стойку. — Ну, мистер Ритсон, и что именно вы слышали от вашей прабабушки?

— Давным-давно это было. Они вздернули Мэрроуби за колдовство. Тот мог переносить еду со стола других людей в его собственный дом. Заставил девушку променять своего парня на него. И за все эти фортели получил только год тюрьмы.

— Но его же в конце концов повесили, —

уточнил Танстоун.

— Так-то оно так — вздернули выше некуда, — подтвердил Ритсон прежде, чем сделать второй глоток. — Поговаривали, что он убил проповедника — запамятовал его имя, — который отлучил его от Церкви.

— Проповедника звали Уолфорд, — вставил Танстоун.

— Как бы там его ни звали, а умер он от удара ножом в сердце. Тогда в доме Мэрроуби они нашли восковую куклу проповедника, проткнутую иглой.

— А где был дом Мэрроуби? — спросил Танстоун.

— Ну, там, за домом Трамблов, в котором теперь поселились те пришлые ребята. Может, они и не нашли доказательств, но Мэрроуби признали виновным. И соорудили виселицу во дворе суда, и вздернули его. — Ритсон отхлебнул виски. — И слышал я кое-что еще. Он стоял на эшафоте и признавался в колдовстве и убийстве. Он сказал, что должен покаяться или иначе отправится прямиком в ад. Куча народу собралось поглазеть. Так он их предостерегал.

— И что?.. — Танстоун был явно заинтригован.

— Похоже, он предупреждал всех, кто там был, остерегаться черной магии. Сказал, что он должен признаться и покаяться. И он сказал одну вещь, странную такую вещь. Не знаю, что бы это могло значить…

— Вот, возьмите мой бурбон. Я еще не пил. — Танстоун вложил стакан в руку Ритсона. — Так что же такого он сказал?

— Да чушь какая-то. Он сказал: не общайтесь с близкими.

— Близкими? — оживился Танстоун.

— Сказал, оставьте в покое близких… И еще какие-то странные слова. Сказал, не будите его. И повис.

— И это все?

— Да. Похоронили его за церковной оградой и воткнули осиновый кол ему в сердце, чтобы он уж точно не воскрес. Вот и весь рассказ. Но не вздумайте его записывать.

— Я не собираюсь ничего записывать, — успокоил его Танстоун.

— Хочется в это верить. Все, что знал, рассказал. Надеюсь, на этом и закончим.

— Я тоже на это надеюсь, — ответил Танстоун. — Вы меня извините? Желаю вам хорошего вечера.

— Да что в нем хорошего, — фыркнул Ритсон, приговаривая третий стакан.

Танстоун вернулся в мотель, чтобы переодеться. Он выбрал светлые слаксы, желтую рубашку и коричневую куртку. В карман куртки он засунул фонарь. На шею повесил тусклый медный крест. В холле мотеля он купил ведерко ребрышек для барбекю, упаковку картофельного салата и несколько бутылок пива. И отправился к дому Брейси.

Хозяева с восторгом приняли его идею организовать барбекю.

— Я как раз пеку зерновой хлеб, — сказала Прю. — Он прекрасно подойдет к жареному мясу.