Митчелл. Безликие
Шрифт:
Я позвал криминалиста.
– Это… – он подцепил капельку пинцетом. – Это клей?
– Клей? – удивился я. – Его губы склеены?
– Похоже на то. – Майк кивнул. – А это ещё зачем? Какой-то намёк?
– Разве что «болтал много».
Я пожал плечами и сунул руки в карманы. Тело слегка раскачивается, и я почувствовал очень знакомый запах. Волосы на голове мгновенно встали дыбом и зашевелились. Анис? Какого чёрта? Издевательство над трупом, анис – всё это напоминает об одном из самых кошмарных расследований в моей жизни.
– У него, – с трудом начал я, – что-то во рту.
Криминалист непонимающе поднял на меня глаза, затем взглянул на тело.
– В морге разберутся. – ответил он и занялся изучением пола под висящим телом. – Здесь очень много крови. Но толку-то? Всё замыто хлоркой.
Пока Майк сокрушается из-за «испорченной крови» и требует запретить во всём мире уборку с хлористыми средствами, я вернулся к картинам. И вот что меня интересует в первую очередь: почему какие-то картины перемещены, а другая часть – осталась на месте?
Наш убийца – любитель скрытых подсказок. Положение тела указывает на образ жертвы. Жертвы, которая много болтала? Интересно. Что же Ойвинд Эге мог такого разболтать? И причём здесь, в конце концов, коробка с пустыми бутылками из-под шампанского?
Размышляя, я снял одну из картин со стены. На обратной стороне ничего нет. Никаких знаков или подсказок. На полотне есть подпись автора. Размашистая, но остроконечная. Да-да, такая же была на картине, которой так восхищается Ронни.
В списках выставочных картин, полотна Эге значатся под номерами, без названий. Возможно, и у той картины, которую я видел раньше, не было определённого названия, только цифра. Не знаю, в каком порядке убийца развесил картины. Видимо, в этом тоже может быть какой-то смысл. Нужно узнать, как они висели изначально.
Чтобы не тратить время зря, пришлось разбудить Роско и Олли. Они намного лучше и быстрее меня найдут всё что угодно в интернете и тем более соцсетях. Ронни не составило бы труда отличить одну картину от другой, но как она воспримет смерть любимого художника и друга?
– Доброе утро, Роско! – сказал я, как только гудки прекратились. – Мне нужно, чтобы ты вместе с Олли нашёл фото со вчерашней выставки в Выставочном зале.
– У нас новое дело? – сонно поинтересовался Банколе. – Я и сам могу найти что хочешь.
– Ронде ни слова, пока я не приду, ясно? – предупредил я. – Убит Ойвинд Эге.
Роско сглотнул и на время замолчал. Заскрипела кровать, а затем пряжка ремня ударилась обо что-то и на пол высыпались монеты.
– Я тебя понял. – наконец, ответил он. – Когда вернёшься?
– Здесь ещё куча работы.
– Ясно.
– Мне звонил Винсент в половину шестого. Сказал, что едет, так что, когда появится, пусть меня дождётся.
– Передам.
На этом я вернулся к работе. Повесил картину обратно и сфотографировал весь ряд полотен.
Ни на одной из работ художника нет следов убийцы. На них вообще никаких следов нет. Совсем. Похоже, наш псих предусмотрел чуть ли не всё. Работал в перчатках, испортил хлоркой кровь – не очень понятно зачем, кстати – и оставил свидетелей.
Я мельком слышал, следов нет даже на верёвке, на которой подвешен художник. Есть какие-то посторонние ворсинки, но не думаю, что из них что-нибудь выйдет.
Медики осматривают свидетелей, в том числе вусмерть пьяных мужчин. Я тем временем занялся изучением их документов. Кстати говоря, они оба снимают квартиры в одном и том же жилом комплексе «Верде». Как ни странно, Миранда Скотт живёт там же.
Я пару раз слышал о «Верде». Говорят, чтобы жить там, нужно быть готовым много общаться с соседями и быть общественно полезным. По устройству «Верде» даже чем-то напоминает общину. И там очень приветствуется вегетарианство, что, кстати, видно из названия.
«Верде» находится недалеко от Квинса в тихом и довольно уютном местечке, но по своему желанию я бы туда ни за что не переехал. Общественно полезным мне отчасти нравится быть только на работе, а с соседями общается у нас Роско. Мы с Эйденом больше похожи на отшельников. До того, как я стал жить со священником под одной крышей, я пытался наладить отношения с соседями, но, глядя на Фроста, понял, что мне это не так уж и нужно.
Тем более, когда квартиры сдаются, соседи постоянно меняются. Только и делаешь, что привыкаешь к новым лицам. А ещё я не придерживаюсь вегетарианства.
На часах ровно одиннадцать утра. Мэтт, который уже засыпает на ходу без кофе, подошёл ко мне.
– Есть что-нибудь? – он положил мне руку на плечо. – Мы закончили, едем в участок.
– Думаю, по дороге ты обязательно купишь эспрессо. – усмехнулся я. – Двойной.
– Тройной. – наконец, улыбнулся Дормер. – Ты с нами?
– Мне нужно домой. – я обвёл взглядом картины Ойвинда Эге напоследок. – Не знаю, что там с коробкой и бутылками из-под шампанского, а работы убитого не просто так перевесили.
– И что ты хочешь в них найти?
– Все картины Эге, если ты обратил внимание, без названия, только под номерами. Роско ищет фото с выставки.
– Я понял! – воскликнул Мэттью. – Думаешь, это что-то вроде послания? Хочешь знать, в каком порядке они висели?
– Именно. – кивнул я и непроизвольно сжал губы, вспомнив о студентах. – И мне ещё нужно сообщить всё Ронни. Это был её друг. Они учились вместе.
– Мне придётся задать ей несколько вопросов, ты знаешь. – напомнил Мэтт. – И Оливеру тоже. Позвоню.
Дома я был около двенадцати, и нашёл Ронни на кухне в объятиях Эйдена. Художница всхлипывает, а Фрост нежно гладит её по голове и молчит. За столом сидит Оливер. Он пытается скрыть следы слёз, часто прикладывается к чашке с зелёным чаем и смотрит куда-то в окно.
– Ты в порядке? – тихо спросил я, несильно сжав плечо Молоуни.
Олли почти испуганно посмотрел на меня, а вместо ответа просто кивнул. Музыкант поднялся на ватных ногах и позвал за собой в гостиную. Роско с ногами забрался на диван и что-то высматривает на экране ноутбука.