Митридат
Шрифт:
– Не забудь сделать для царевича отдельную смесь из лучших вин с добавкой малого количества воды! А для остальных наоборот! А то наши евпатористы к хмельному жадны и перепьются на глазах Махара, чем вызовут его неудовольствие!
– Все будет сделано как надо! – весело ответил моряк, сверкая глазами. – Вот это вино, в кратере, – для царевича!.. А то, другое, в деревянном жбане, – для друзей!
– Не спутай, кому и в какую чашу наливать!
– Что ты, что ты, Асандр!
– Я пойду в трапезный зал, посмотрю, как накрыт стол. – Асандр направился к двери, но Панталеон
– Подожди, у меня есть дело!
– Какие сейчас дела! Может, потом?
– Нет, его надо обсудить до прихода Махара.
– Говори, но недолго!
– Хлебни вина. Вот этого, из чаши Махара. Послушай, Асандр, ты владелец двух кораблей, не так ли? Это же богатство!
– А что я буду делать с этим богатством? Торговли-то нет!
– Корабли могут принести доход!
– Какой доход, Панталеон? Ты просто пьян!.. В плавание их не пошлешь – Сервилий потопит! А в гавани они бесполезны.
– Не обязательно в дальнее плавание. Я, будучи в Нимфее, кое-что обдумал!
– Выражайся яснее, – рассмеялся Асандр, смакуя душистое вино. – Что ты задумал? Или хочешь купить у меня оба судна?
– Купить не могу, денег нет, – вздохнул Панталеон. – Я хочу дать тебе совет – использовать примирение Махара с Фанагорией и взять в свои руки переправу через пролив! Скоро пойдут товары туда и обратно, скот начнут переправлять, рабов… Дело выгодное, поверь мне!
Асандр поднял брови с удивлением:
– Так ведь перевоз в руках рыбаков-перевозчиков!
– Не беда! На кораблях перевозить людей и грузы скорее, а главное – безопаснее, чем на утлых рыбачьих барках! Все будут рады этому!.. Правда, ты отобьешь заработок у рыбаков. Но они прокормятся рыбной ловлей, это их основное занятие.
– Странные слова говоришь ты, – покачал головой Асандр, однако задумался.
– Ты сейчас в милости у Махара, и он тебе не откажет! Тем более что и для самого Махара твоя переправа окажется кстати! А вдруг в Фанагории опять вспыхнут волнения? Ты на двух кораблях сразу перебросишь войско на ту сторону!
– Мысль неплохая, – ответил Асандр в раздумье. – Но скажи, почему ты так горячо убеждаешь меня, словно и тебе в этом деле есть какая-то выгода?
Панталеон усмехнулся, разведя широкие ладони.
– Нет, Асандр, для меня выгоды в твоем перевозе нет! Но если бы так случилось, мы смогли бы устроить на корабли гребцами тех голодных «ледовых братьев», которых ты освободил от земляной каторги!.. Сам видишь – лагерных ратников из них не получилось, воевать не с кем, а потеть на учениях и строить палисады они не хотят! Но на кораблях ходить будут! И тебе не придется раскошеливаться на раздачи им хлеба и чечевицы… Да и рабов твоих заморских надо посадить за весла. Тоже дармоеды! Право!
Асандр поднял голову, веселые искры мелькнули в его глазах. Он был тронут заботой Панталеона о друзьях и о его собственном кошельке.
– Ты, как всегда, добрый друг, и я ценю твои советы! Но не думаешь ли ты, что кто-нибудь раньше нас перехватит это выгодное дело?
– Нет, не думаю! Переправа отдана на откуп общине рыбаков-перевозчиков, и сам город не нарушит их прав. А богатые судовладельцы мечтают больше о крупной хлебной торговле с заморьем, чем о таком мелком деле, как перевоз!.. Сам Махар тем более не займется перевозом, ему корабли нужны для отправки Митридату очередного каравана с хлебом!
– Что ж, я подумаю!
– А я и капитана подобрал, старшего!
– Кого же?
– А Флегонта!.. Он хоть и мрачно настроен, но человек верный и голову имеет острую!
Махар явился на трапезу фиаситов не один. Его сопровождал наварх Неоптолем и обычно державшийся в тени молчаливый Фрасибул, распорядитель дворцовых дел и советник царевича. Асандр знал, что Фрасибул его ненавидит, как выскочку, внезапно оказавшего в милости и даже волею Митридата возведенного в равное с ним звание. «Зачем эта ворона пожаловала сюда, – подумал Асандр, скользнув взглядом по смуглому лицу перса. – Старику здесь тоже делать нечего!» Оба спутника царевича не были членами фиаса и по уставу не могли присутствовать на его таинствах. Да и по выражению лица царевича можно было заключить, что он больше жаждет вина и веселья, чем скучных жертвоприношений и гимнов. Смекнув это, Асандр отменил таинства и ритуальные песнопения, сразу объявив начало ужина.
На улице толпились воины из личной охраны царевича. Отсюда были видны ярко освещенные окна Асандрова дома, а через короткое время стали слышны выкрики и хохот, заглушаемые пением застольных песен.
Фиаситы и сам Махар не очень стеснялись в выражении своих чувств, вели себя свободно, чему способствовали крепкие заморские вина. Поэты выступали со стихами. Прочел и Гиерон хвалебную оду в честь Митридата и его наследника-сына. Ода была составлена им самим и изобиловала лестными сравнениями. Опьяневший Махар велел увенчать поэта лавровым венком и наградил его чашей вина, того самого, которое находчивый слуга и так пил ежедневно, пользуясь дружбой с ключницей Антигоной.
Потом появились танцовщицы из храма Афродиты Пандемос. Они хорошо исполнили групповой танец с вуалями, но большого успеха не имели, царевич хорошо знал каждую из них. Даже молодая чернявая красавица меотка Итона, что недавно появилась в храме и сейчас всеми силами старалась обратить на себя внимание наместника, не тронула его сердца. Он не удержался от зевка. Тогда Асандр хлопнул в ладоши, и из дверей заднего покоя вышла Евпория-Клео с чашей вина на подносе. Все умолкли, уставившись глазами навстречу красивой рабыне, одетой в пышные одежды. На ее молочно-белой шее горели алые кораллы, подарок Гиерона.
Никто не знал этой женщины или постарался выглядеть незнающим. Махар поднял голову, его глаза сверкнули, Евпория подошла к нему с поклоном, потупив томные очи, протянула ему поднос. Он взял чашу и, отпив половину, предложил женщине выпить остальное.
Все были свидетелями того большого впечатления, которое произвела Евпория на женолюбивого Махара, и решили, что теперь Асандр еще выше поднимется по лестнице успехов. Особо остро почувствовал это Фрасибул, но постарался скрыть гримасу досады, припав к чаше с веселящим вином. Итона поглядела на неожиданную соперницу с чувством неприязни, крайне обескураженная своей неудачей.