Мийол-алхимик
Шрифт:
— Почему? — слегка напрягся призыватель.
— Потому что я не уверен, что Суфлёру удастся реализовать хорошую идею так, как ему хочется. Видишь ли, сын… с одной стороны, он вроде как победил. Почти что монополизировал преимущества от проекта «Большой экран». Если перестанет зажимать простецов и начнёт их использовать, то его фракция Кордрен взлетит ещё выше, чем сейчас. И… вот это уже опасно.
— Да?
— Как говорил один неглупый человек, на хорошей идее должны зарабатывать все. Иначе эта самая идея может перейти в разряд нехороших. А что сделал Суфлёр? Отодвинул от начинания даже основателей. То есть не так чтобы совсем отодвинул, но… сам понимаешь. Его действия так или иначе обидели многих. Обидели и оттолкнули. Меж тем среди потенциальных недругов его политики числятся не только кланы Мутного залива — что почти смешно, разве они что-то могут противопоставить фракции Ферина? — но и кланы Рубежных Городов. С которыми, кстати, тихо и порой жёстко бодается не просто шестая младшая ветвь Кордрен, а весь их клан.
— Думаешь, Рифовые Гнёзда ожидают неприятности?
— Ещё какие. Трудно ли организовать, скажем, «пиратский налёт», имея доступ к ресурсам, которыми ворочают политические тяжеловесы? — риторически поинтересовался Ригар. — А пятёрка подмастерьев только по местным меркам кажется серьёзной силой. Вон, даже ты без проблем собрал сопоставимый отряд. Стоит одному-единственному мастеру магии решить, что Суфлёр набирает силы слишком быстро, и… да что там мастер магии или один из древнейших кланов! Я полагаю, если бы им заплатили в той или иной форме, всю местную фракцию Кордрен стёрли бы в порошок даже какие-нибудь второплановые вис-Чарши. Или же три-четыре особых роты магистрата. В общем, зря, очень зря взялся избавляться от конкурентов Суфлёр. Жизнь — это всё же не партия в синари. В ней никогда не будет одного победителя. Так что политика Ферина выглядит выигрышно лишь на коротком отрезке истории.
— Не только выглядит, отец! Кстати, как там Элойн?
— С чего такой резкий вираж?
— Да просто ассоциация сработала. Всё-таки рыжая — наглядный пример тому, как иные люди могут с упорством, достойным лучшего применения, действовать против собственных, хм…
— А вот тут ты не прав. Она как раз весьма последовательна в преследовании собственных интересов. То, что это выглядит, как моральный мазохизм — частность и мелочь.
— Ну да, ну да… ты уже объяснял, что она намеренно выстраивает между собой и мной стену повыше, преувеличивая мои достоинства и свои недостатки. Боится снова оказаться в роли слабой и ведомой, боится собственных чувств, желает контролировать свою жизнь и всё такое. Но с какой стати для борьбы с этими страхами нужно выклёвывать себе печень?
Горько и беспомощно улыбнувшись, Ригар развёл руками:
— Ни с какой. И даже сама Элойн это понимает. Просто… она это понимает умом — а вот гормоны у неё пошаливают, с тропы рационального мышления сбивают. Кстати, твоя Санхан-то хоть не чудит? Тоже ведь в положении…
— Знаешь, нет. Причём совсем. Никаких токсикозов, капризов, страхов с истериками и тому подобных ужасов, возможностью которых меня при консультациях стращали. Здоровье прям каменное без трещинки. Говорят, женщины во время тягости дурнеют — но она даже похорошела!
— Эх. Аж завидно.
— Слушай, может, у рыжей её завихрения как раз с нездоровьем сцеплены?
Ригар покачал головой, вздыхая:
— Увы, если это и так, то там беды из-за психосоматики. Если уж у обычных людей душа оказывает конкретное такое влияние на тело, то у мага-подмастерья это выражено в разы сильнее. Ну и круг замыкается: в нездоровом теле и духу поздороветь… непросто.
Мийол нахмурился:
— Может, стоит тогда… ну… курс настоев успокаивающих и тонизирующих пропить? Как по мне, лишним оно точно не будет.
— Да пьёт она их, — отмахнулся Ригар. — И ромашку с пустырником, и мяту с зуболистом, и валерьянку на экстракте семицвета… но если это всё помогает, то, скорее, лишь немного смягчает симптоматику. Чтобы перебить дурное влияние психики подмастерья, нужны серьёзные седативы — мощные, с магией. Полноценные зелья то бишь. А во время беременности такое пить…
— Понимаю, — пуще прежнего помрачнел призыватель. — Выходит, не вовремя я вытащил Элойн из Лагора. Лучше бы…
— Не лучше! — перебил отец. — Как раз возможность рулить «Облачной бегуньей» помогает ей немногим хуже медитаций — и уж точно лучше всех этих трав.
— Гм. Ну, тебе виднее.
— Кстати, насчёт помощи: ты не думал привлечь её к созданию мемориального квартала?
— Думал. И привлеку. Я вообще всех привлеку, кого возможно… а с тебя, кстати, стрясу полноценный памятник.
— Сын, окстись! Я ремесленник, а не скульптор!
— Ничего не знаю. Придумай что-нибудь. В конце концов, вырубать памятник из камня не обязательно, коли грундреп-аргезн есть.
Пара артефактов гномьего стандарта — тех самых, с помощью которых строились Скальные Норы — действительно прилетела в Рифовые Гнёзда. Васька отдала их брату в качестве «плохой, негодной, но всё-таки условно подходящей замены Великолепной Мне». Впрочем, предвидеть, что для работы с камнем во время «отпуска на море» им могут пригодиться грундреп и аргезн, можно было безо всякой мистики.
— Тогда с тебя — выбор подходящего камня, — сказал, сдаваясь, Ригар, — его предварительная грубая обработка и по окончании отделки — установка на выбранное место.
— Договорились.
Немного забегая вперёд: памятник Щетине сделали. Притом довольно необычный. Отец обозвал его «попыткой эксплуатации модерна».
Благодаря возможностям, даруемым магией, искусство скульптуры на Планетерре давно, решительно и безальтернативно захватил реализм. Ваятели состязались друг с другом в сложности композиций, точности отображённой деталировки — ну и, разумеется, в своеобычном «у меня есть статуя высотой в десять локтей! — ха, а вот у меня есть и в дюжину!» Однако никто не спешил посягать на имперские каноны (и волю заказчиков), которые обычно требовали:
для бюстов — полного портретного сходства, имитации если не текстуры, то хотя бы цветов, естественных для живых лиц;
для половинных/поясных статуй — дополнительно характеризующей изображённую натуру позы с жестикуляцией (так, дам в половинном виде часто запечатлевали в момент выполнения обратного поклона Спутницы, а Воинов — наносящими удар или с оружием в руках);
для ростовых статуй — полностью проработанной анатомической достоверности, чёткого соблюдения пропорций, тщательного отображения элементов одежды и экипировки.
Что сделал Ригар?
Ну, совсем он каноны не отверг. И каменной голове Щетины придал полное портретное сходство: издали от живого человека не отличишь. Шея с верхней частью груди тоже вполне как у живого. Однако от левой руки оставлена только кисть, да и локоть правой пленён каменным монолитом, сквозь черноту которого змеятся прожилки контрастных, ярких оттенков жёлтого и алого. Наплывы камня с такими же прожилками захватывают и нижнюю часть груди. Выходит уже не бюст, но ещё не поясная статуя.