Мийол-алхимик
Шрифт:
— Классическая философия, многоуважаемый, весьма хороша, но мало кто способен жить по установлениям великих древних. Вот вы могли бы при свидетелях признаться… ну, например, в том, какие женщины вам нравятся, какие не нравятся и почему?
— Для начала, — тонко улыбнулся призыватель, — я не вижу в подобных признаниях ни малейших поводов для стеснения. Скажу больше: вослед опять же приёмному отцу своему, я считаю, что любые подобные темы нуждаются в честном и открытом обсуждении. А попытки как-то заретушировать неудобные моменты, замолчать их, а то и попросту наврать… всё это к добру не приведёт. Даже я, хоть жизненный опыт мой смешон, был свидетелем тому…
И Мийол рассказал, как из-за умолчаний и недопонимания разорвались его отношения с Элойн. Без лишних подробностей, конечно.
— Возвращаясь к теме «кто нравится, кто не нравится». Если тебе интересно, что случилось у меня недавно с уважаемой Златоглазой Искрой…
Алазе отчётливо смутилась — и навострила уши.
—…то в моём представлении не случилось ничего. Ни страшного, ни осуждаемого. Ни в коей мере не желал я обидеть Ори инь-Сконрен, не сказал и не сделал ничего, что могло бы стать причиной для позора или обиды.
— Значит, что-то не то сказала она? Или… сделала?
— Тоже нет. Если с моей позиции смотреть. Пока кто-то не надумал лишнего: она просто не проявила подлинной искренности, а потом, когда я со всем уважением указал на то, что чувства мои шире и острее привычного, отчего подобные попытки в мой адрес бессмысленны, уважаемая подверглась атаке собственного чувства гармонии.
— Вы… отшили её?!
— Осторожнее с додумыванием, юсти-Кордрен. Я никого не «отшивал», как и Златоглазая Искра не, хм, не пыталась «клеиться». Ни словом, ни делом никто из нас не намекал, что желал бы провести время наедине для общей радости и ко взаимному удовлетворению.
Алазе тихо пискнула, заалев щеками.
— И опять же, заметь: я сейчас не сказал ничего страшного или постыдного, но тебе такой разговор уже кажется слишком откровенным и смущающим. Поэтому поговорим о другом.
— Но…
— Да?
— Н-н-нет, ничего.
— Сделаю вид, что поверил. Итак… не желаешь ли поговорить о момориальном квартале, посвящённом второму учителю моему? Это в меньшей мере, но тоже довольно свежая сплетня.
— Уважаемый!
— Что? И разве я не прав?
— Нельзя говорить о таком… ну… вот так!
— Почему? Кто может запретить мне такой разговор и кто осудит его? Повторю сызнова: не стыдно и не плохо открыто обсуждать то, что действительно интересно. А если хочется утаить что-то, то уж нам, магам, должно хватить самоконтроля и ума, чтобы просто промолчать. Но что ж, не хочешь говорить о квартале — поговорим о конденсомантии…
Снова забегая вперёд: Мийол и Алазе договорились до того, что следующие несколько дней последняя подходила к нему, чтобы передать личной выделки крупные пилюли, предназначенные для использования как опорные руны ритуала Тонгхаста.
Хотя на самом деле юсти-Кордрен, конечно, искала не возможности угодить или почтить память неведомого бескланового, а просто общения. Безупречно корректного, но свободного.
Призыватель затруднялся определить, как именно он к ней относится. Притом ответить на это «как?» хватило бы одного слова: смешанно. Обычно Алазе казалась ему немножко ребёнком, жадным до историй о далёких местах и их чудесах, не любящим скучные абстракции, а пуще всех прочих абстракций — математику. Вместе с тем иные её высказывания — вполне искренние, но при этом привычные, не пропущенные через сознание — резко выбивали его из роли не то отца, не то старшего брата. Эти высказывания заставляли вспомнить: молодая принцесса перед ним — дитя древнего клана, воспитанная латифундистами. И сама тоже, к сожалению, латифундист.
В такие моменты её можно было счесть… почти врагом.
Но моменты уходили, оставляя на языке горько-кислый привкус. Ну какой же это враг? Ха. Просто дитя… да, дитя своей страты и касты, не столь жестокое, сколь невинное. Дитя, которому полшага осталось до превращения в женщину — притом больше, чем просто симпатичную. Ещё и вполне искренне желающую ему понравиться (хотя не готовую признаться даже себе, зачем она этого желает и как лучше подойти к решению такой задачи).
Когда небольшой караван из трёх воздушных судов — «Хитолору», «Облачной бегуньи» и «Баалирского прибоя» — покинул Рифовые Гнёзда и взял курс на Лагор, недооформленные и не определённые в точности отношения Мийола с Алазе (если это можно назвать «отношениями») так и остались висеть в неопределённости.
А вот разговор призывателя с Иривоем Акулой расставил акценты вполне чётко.
Крупнейший арматор и торговец поселения подошёл к медитирующему магу в тот же день, что и Златоглазая Искра, и юсти-Кордрен, но ближе к потемнению. Один. И после формальных взаимных приветствий сразу вскинул гарпун в верхнюю позицию:
— Ланнат пересказал мне содержание вашего договора с Кордрен, почтенный Мийол.
— Я не собирался делать из него секрета.
— Тогда я хотел бы уточнить, возможно ли заключение аналогичного договора на поставки алхимии для меня и других деловых людей Рифовых Гнёзд.
— Заключением сделок с Сарекси занимается представительский отдел гильдии, — вполне равнодушно ответил призыватель.
— Однако договор с Кордрен, почтенный…
— Этот договор я заключил от своего имени и обеспечивать его буду лично, с посильной помощью моих родственников, ассистента и подшефных младших гильдейцев. В сущности, для моей гильдии как целого фракция шестой младшей ветви клана — слишком… малозначительный партнёр. На потребности Суфлёра и его подчинённых хватило бы и меня одного.
— Почтенный, кажется, шутит.
— Нисколько. К тому же я не считаю уместными шутки во время деловых переговоров. А вы существенно недооцениваете производственные мощности, имеющиеся в распоряжении Сарекси и доступные мне как базилару. Я мог бы обеспечить алхимией Ферина — просто для одного подмастерья это занимало бы слишком много времени. Именно поэтому я буду делегировать часть своих обязанностей другим: надо же ещё и учиться, и тренироваться, и отдыхать.
Иривой слегка поджал губы: