Мийол-алхимик
Шрифт:
И не потому ли ему вспомнилась имитация бурной деятельности, что минувшие два часа занимался ею как раз он сам?
Тем временем отпущенные коллеги разбрелись, оставив в аудитории лишь двоих.
— Ученик, подойди.
Призыватель повиновался. И обнаружил с некоторым удивлением, переходящим в лёгкое напряжение, что в кармашке на поясе адвансара заработала Сфера Тайны Ригетта.
'По какому поводу столь сильные средства?
В прошлый раз она озаботилась таким прикрытием для беседы о причинах безвременных и слишком частых смертей мастеров магии…'
— Ты отсутствовал половину месяца, — констатировала Никасси негромко. — Почему? Хотя нет. Садись и расскажи об итогах полёта всё, с самого начала.
'Ой-ой… а ведь придётся рассказать… раз уж взял курс на откровенность.
Ну и ладно'.
Спустя время:
— И как ты оцениваешь визит в Хуран?
— В основном — как даром потраченное время. Или лучше сказать, — поправился Мийол, — потраченное недостаточно плодотворно. Впрочем, главный урок усвоен успешно.
— Главный?
— Незначительные и малозначительные дела лучше перепоручать третьим лицам. И вообще надо почаще делегировать полномочия.
Адвансар едва заметно кивнула.
— А что насчёт этого… Эрима ил-Стахор? — спросила она.
— Ничего.
— Ты простил его?
— Я даже не вспоминал о его существовании.
— Это не ответ.
— А по-моему — как раз ответ. Если бы я регулярно вспоминал про него и его поступок, со всем прилежанием и в мельчайших деталях рисовал в своём воображении сцены отмщения и так далее… тогда — да. Тогда вопрос, простил ли я его, имел бы какой-то смысл.
— А ты, значит, не простил. Ты его забыл, — мэтр Никасси на секунду прикрыла свои прозрачные льдисто-серые глаза с почти чёрной каймой.
И добавила, снова открывая их:
— Жестоко.
Мийол нахмурился. Сам-то он оценивал свои действия, мягко говоря, иначе. Он вообще не ассоциировал со своим характером такое свойство, как жестокость.
А раз уж взял курс на откровенность — спросил, почти не промедлив:
— Почему это?
— Не понимаешь?
— Нет.
— Ихелава со варми асетава… — обнаружив, что поговорка ученику неизвестна, адвансар тихо вздохнула и перевела. — Буквально: «Наказание отворяет шлюзы искупления». Почитай собрание крылатых фраз мергилов.
— При всём уважении, учитель, это бред. Наказание — это всего лишь наказание и не более того. Инструмент насилия, законного и не очень. Искупления оно никому дать не может.
— Вот как?
— Именно так. Связь между наказанием и искуплением — типичная ложная ассоциация.
Разговор неожиданно заинтересовал мэтра. Настолько, что даже мимика отморозилась:
— Каков же тогда путь искупления?
— Через осознание, раскаяние и действие. А в каком-то смысле искупление и вовсе лишняя категория. Иллюзия ума, мираж.
— Вот как…
— А разве нет? Убийца может сколько угодно осознавать, что он преступник, может сколь угодно горячо раскаиваться, пытаться искупить неправедное деяние праведной жизнью: жертвуя бедным и голодным, исцеляя страждущих, спасая попавших в беду и так далее. Всё это, может быть, хорошо как мотивация… однако даже сотня добрых дел не исправят одного злого. Может быть, уравновесят, и даже с запасом, да; но не исправят. Ибо тот, кто был убит — не воскреснет. И никакие кары для убийцы тут тоже не помогут.
— Снова пересказываешь премудрость своего отца?
— Нет, — обронил Мийол. — Я…
«Курс на откровенность!»
—…когда я узнал, что Килиш изнасиловал мою сестру, — продолжил он с усилием, глухо, — то судил его и приговорил к жизни безногого калеки. Но я совершенно не собирался давать ему шанс что-то там осознать, претерпеть и раскаяться. Я просто хотел сделать ему больно. И сделал. А раскаялся он там или нет, искупает ли свой поступок и как именно искупает — плевать. Пусть хоть вовсе сдохнет! Если бы мог, я б и его постарался забыть… только вот не выходит.
— Значит, наказание и искупление не связаны…
— Почему? Связаны. Только внешне, формально-юридически. Когда какой-нибудь вор, на своём проступке пойманный и осуждённый, возмещает стоимость украденного и выплачивает штраф — он с этого момента считается искупившим вину. Чист отныне он перед законом и не может быть повторно осуждён за то же деяние. Но такое вот общественно приемлемое искупление не делает его менее вором — и совершенно ничего не говорит о том, раскаялся он или нет. Может, он жалеет, что пошёл на воровство… а может, жалеет единственно о том, что попался.
— Значит, слова ихелава со варми асетава описывают формальное, внешнее условие? Если дурной поступок не наказан, его нельзя и простить?
— В целом, да. Хотя связь всё равно шаткая. Если ребёнок разбил тарелку, а его простили даже без упрёка на словах — может ли это считаться прощением? Если голодный украл половину каравая, а ему за это отрубили кисть — будет ли столь жестокая кара уравновешена, если судье, что вынес приговор, отрубят четыре пальца из пяти? Если проступок совершён втайне, но при этом совершивший его искренне раскаивается — можно ли простить этот проступок из-за раскаяния, в особенности подкреплённого ещё и благодеяниями?
— Хорошая риторика, — заметила Никасси, причём губ её коснулся слабый отсвет улыбки. — Но не думай, что я забыла об изначальной теме. Куда вы направились из Хурана?
— В диколесье, забрать Суку. Ну, то есть Бронированную Волчицу Паники. Правильное название — Бронированная Демоническая Волчица Паники, но это слишком длинно, так что я зову её Сукой… а Васаре и ещё кое-кто — Улыбакой. Её призвал и подчинил мой второй учитель, Старик Хит, мне она перешла по наследству.
— Живой зверодемон?