MKAD 2008
Шрифт:
Ни для кого не секрет, что проникновение в женское общежитие казарменного типа требовало альпинистской подготовки и отменной психологической устойчивости. Проникнуть в альков муз легпрома через вахтершу было нереально, поэтому мы забирались в окно на четвертом этаже по пожарной лестнице…
Здесь я вынужден сделать отступление, поскольку обязан объяснить, почему мы собирались поболтать на темы качества текстиля втроем, а оказались в общежитии вчетвером. Дело в том, что в нашем учебном взводе к тому времени оставался единственный девственник. Имя его называть я не буду, поскольку теперь он отличный семьянин и заботливый отец.
Чтобы окончательно перейти к динамике повествования, я сделаю еще одну остановку. И касаться она будет физиологических особенностей нашего четвертого спутника. Дело в том, что, когда он волновался, ему требовалось срочно оказаться в уборной, чтобы попудрить носик. А если быть до конца откровенным, то крепость его желудка была сравнима разве что с бутоном розы.
Вот такая многообещающая завязка. Теперь, пожалуй, можно и начать.
Как мы оказались в комнате и как соблюдали до закатной поры правила светомаскировки, я рассказывать не буду. Кто плавал, тот знает. Начну с того момента, когда наступила ночь. Двое наших приятелей и две их подружки лежали на кроватях, а я с вышеописанным фигурантом и с двумя девочками расположились на полу, на предусмотрительно доставленных к месту оргии матрасах.
Была темная ночь. Все звуки стихли. В силу уже известных обстоятельств наш герой никак не мог справиться со своим желудком. Любовные утехи им были оставлены на глубокую ночь, как он говорил, на «час собаки» – это время между тремя и пятью часами ночи по курсантским часам, когда стоять на посту и бороться со сном просто невозможно. По его расчетам мы должны были видеть седьмой как минимум сон и в беспамятстве дергать от удовольствия от его просмотра ногами. Перестать быть девственником он решил именно в это время, чтобы не привлекать к своей неопытности лишние уши и не получать остросюжетные советы. Он уже давно бы расстался с осточертевшей ему, терзавшей его тело и сознание девственностью, если бы не проклятый желудок. Его девушка давно спала, когда он вдруг понял, что кое-что произошло.
По причине того, что выходить из комнаты ночью без сопровождения было смерти подобно, а уничтожать следы несостоявшейся мужской самостоятельности было нужно, он по-курсантски деловито придумал решение. Он завернул все то, что появилось, в трусы, прокрался к форточке и, прицелившись, выстрелил этим подарком в свирепо наблюдавшую за каждым его действием луну.
Если бы он не был так сильно взволнован и достаточно трезв, он непременно обратил бы внимание на то, что форточка была затянута обычной антикомариной сеткой. И сверток с сюрпризом, туго спружинив, вернулся в комнату. Но это обстоятельство нашим героем замечено не было.
Оставшись в одних брюках, он обдумал свое поведение и спящую мертвецким сном будущую директрису завода по изготовлению тканей будить не стал. Приключений ему показалось для одной ночи и без того достаточно.
Но через десять минут его стал беспокоить странный запах, которым, по его расчетам, должна была пахнуть луна, а никак не десятиметровая комната общаги. Когда запах усилился, наш герой стал обдумывать, как его уничтожить. И вспомнил, что на тумбочке у одной из кроватей среди флаконов стоял пузырь с «Тройным» одеколоном.
Свинтив крышку, наша беда стала ходить по комнате и распылять содержимое флакона методом обдува горлышка сосуда. Выдув таким образом половину, он с чувством исполненного долга лег спать..
Утро, как я уже говорил, наступило для всех неожиданно. Лично я проснулся от нечеловеческого крика одной из девочек. Этот крик до сих пор стоит в моих ушах, и я хотел бы расстаться с ним, но не могу. Этот крик уйдет со мной в могилу и будет еще долго звучать в моих ушах, бесконечно долго, тысячи лет, – все то время, пока мое зажаренное до углей тело не будет признано очистившимся и я не буду поднят наверх для суда кассационной инстанции.
Очнувшись, я раскрыл глаза и окаменел. Мои сокурсники и студентки Института легкой промышленности от головы до пят были залиты тем, что в медицине именуется «раствором бриллиантового зеленого». Если я скажу, что ничего не понимал, это все равно как если бы я ничего не сказал. Я не только не понимал. Я был в глубоком анабиозе. Тем не менее, я увидел, что в этой комнате окроплены святым помелом все. То есть и я тоже.
Это было ужасно. Вскоре под кроватью был обнаружен и «киндер-сюрприз» от нашего товарища. Девочки кричали, и среди чайками метавшихся в моей голове звуков я хорошо разбирал только «извращенцы поганые» и «долбоебы».
На занятия они почему-то не пошли, и мы завидовали им взглядами, полными той непроходимой тоски, что свойственна мужчинам, оказавшимся в безвыходном положении. Ибо добираться до училища из увольнения нам нужно было на общественном транспорте через весь город.
Самый аномальный вид имел наш герой. Если мы трое еще как-то могли оправдать свой мультяшно-леопардовый окрас ветрянкой или еще какой не разбирающей родов войск эпидемией, то у него зеленым было, как у Джима Керри, все лицо. И на этой маске бриллиантово-зеленого оттенка с хрустящим от огорчения звуком хлопали ресницы долбанного девственника. Сначала мы хотели избить его до полусмерти, но потом было принято соломоново решение – месяц он покупал для нас сигареты.
Как мы ехали в автобусе, вспоминать я бы не хотел, но коль скоро история рассказывается – придется. Вокруг нас роился зловещий, как шелест волн Леты, шепот, из которого мне становилось ясно, что нас не то чтобы не любят, нас, скорее, ненавидят. До моих ушей доносились слова о том, что какие мы, на хер, будущие офицеры, если не сочли за позор выйти в город в таком нестрашном для американского империализма виде, что у нас, быть может, сифилис, и за отсутствием транспорта нас, особо тяжелых, своим ходом погнали в госпиталь. Ужасные, унизительные предположения сыпались со всех сторон.
Эта поездка для меня была самой долгой. В последующем где и как я только не ездил. Однажды мне приходилось ехать через горный перевал, и на это ушло двое суток. Но это было ничто по сравнению с теми тридцатью пятью минутами, что я провел в автобусе местного маршрута, следующего от остановки общежития Института легкой промышленности до ворот училища. Зеленка сходила долго. Дольше всех – у так и не ставшего мужчиной приятеля, подарившего нам незабываемое утро в женском общежитии. С тех пор я даже из автомобильной аптечки выбрасываю зеленку, предпочитая ей два пузырька йода.