Младенец проглотивший Луну
Шрифт:
Люди умирали. Гагик, что вершина означает, Бабкен, которого младшим сыном отца назвали, Хорен, которого солнцем прозвали. Природа умирала – на нашей высоте и на высоте, что была напротив.
Один из раненных нашего отряда попросил написать письмо своей любимой, такое письмо, чтоб сердце его сжалось за него...
Написал, и, когда читал, собравшиеся ребята расчувствовались, а потом все заменили имя девушки именами своих
Прошли месяцы, то отступали, то наступали, но почти всегда оставались на двух высотах, казалось, стоя на льдине, хотели ухватиться друг за друга, но опять соскальзывали и падали друг на друга. Несмотря на это купание в реке продолжалось.
Из карманов погибших врагов находили мое письмо – на русском, или переведенное на их язык и только с замененными именами любимых девушек. У нас так, и у них так. Письмо было той рекой, в которой мы все любовью обмывались... Во всем мире читают одно и то же письмо, только с другими именами, как сама жизнь...
Проснулся в госпитале:
– Ну? Как ты?- спросил лежащий рядом человек.
Руки под саваном заскользили вниз – было пусто, глубокая яма: я – сокровище, вокруг которого смерть вырыла яму, и настигла меня.
«На моей тропе не будет следов... Моя поэзия, мое сердце с двумя дурацкими деревяшками пробежит перед поездом...»
Закрыл глаза, потому хотел луну...
Человек рядом застонал:
– Не знаю... что знаем, должны забыть..
Умиротворенным показался тот вечер, всего лишь: «что знаем, должны забыть» - вот последняя борьба умирающего.
И представил взгляд своей первой любви, когда нашла какую-то интересную точку и отвернула от меня лицо, и я смотрел в ее глаза – они блестели, Бог мой – блестели не для меня...
Начинаю забывать.
Забываю родителей, братьев, сестер, любимых, друзей, бездомных собак всего мира, попрошаек, что стучались в мою дверь, забываю времена года, календарные даты, те минуты, когда голову просовывал в секунды и восхищался стройностью красавицы, как картой мира... даже люблю твои морщины, чтоб потом позвать: Мария! Богородица Мария!..
Ноги мои! Руки мои! Тело мое! Я забываю смотреть на вас. Подобно выходящему из дома пьянице, опираюсь о дерево и, сползая, падаю
Все нужно забыть: но если я молод, и мысль моя вьется ниткой в ковре, как мне забыть, умирающий старик в больнице?
Забудь!
Забываю белые стены, умирающий цвет больницы, забываю слезы матери, когда пытается обнять мое искалеченное тело и вдвоем скатываемся на землю, забываю безнадежное рыдание и проклятия в адрес тех, кто развязал войну, смотрю из окна на целующихся пар и забываю о влаге на своих губах, собака моя зубами тянет за пустые мои штанины, чтоб как прежде пойти побегать, забываю...
Господи, если виновница всего этого луна, которую проглотил, то почему не могу забыть ее желтый свет? Если ножницами была отрезана моя ветка, на которой должны были встать я, моя любимая и многочисленные мои сыновья и дочери, почему оборвал тропу к Тебе?..
Дерево Рода, что висело на стене, молчало. Неужели я забыл историю одного из праотцов своих, который не мог иметь сына и порубил все абрикосовые дерервья своего сада, целыми днями сидел на пне, простирал руки к небу, оттопыривал все пальцы, представляясь деревом. Люди говорили, сошел с ума, но он молился, чтоб род его не засох, и у него появился сын – мой дед. Галстук одиночества опять тянет меня к зеркалу...
...А потом лягу на кровать свою, зеркала закроют саванами, задернут занавески, радом с луной соберутся маукающие кошки, лающие собаки, этих тоже удалят от меня, свечей не зажгут над головой, поскольку я человек, проглотивший луну, все сядут вокруг изголовья и будут скорбеть, потому что увидят, что, действительно я был луной, а так же праотец всего мира – с желтыми и белыми цветами.
Но луна сама не светит, а лишь отражает свет солнца. Придет моя мать-солнце, сядет у потускневшего моего тела и заговорит:
– Теплота, воздух, свет, день и ночь, реки и озера, птицы и скалы, волны и мерцающие блики на них, миллионная масса муравьев и, наконец, человек, если бы каждый день вместо хлеба руками месили б тесто и с любовью пекли мир… наверняка, не было б времени воевать, и ты бы потомство оставил, сын мой, и Древо Рода нашего дошло бы до Бога.
Автор Левон Шахнур