Младший брат
Шрифт:
— Ну так как, Маркус, тебе есть что рассказать мне?
— Что, например? Вы меня допрашиваете? Я арестован?
— Пока нет, — ответил Сопливый. — Хочешь, чтоб мы тебя арестовали?
— Нет, — сказал я.
— Вот и хорошо. Мы наблюдаем за тобой с той минуты, как ты вышел из метро. Твой фастпасс отметился во многих необычных местах и в самые необычные часы.
Я почувствовал, как у меня в груди что-то расслабилось. Значит, речь идет вовсе не об икснете, не сейчас, во всяком случае. Кто-то отслеживал мои передвижения в метро и хочет знать, по каким непонятным маршрутам я
— Значит, вы, парни, следите за каждым пассажиром метро, который ездит больше, чем в одном направлении? У вас должно быть много работы!
— Не за каждым, Маркус. Если в поле нашего зрения возникает человек с нетипичным маршрутным графиком, для нас это сигнал, чтобы принять решение о начале расследования. В твоем случае нам стало интересно, почему у смышленого на вид подростка такая странная статистика поездок?
Вместе с растущей уверенностью, что меня не собираются немедленно бросить в тюрьму, во мне стала закипать злость. Неужели у этих уродов нет других забот, кроме как шпионить за мной? И метро, черт возьми, должно заниматься своими прямыми обязанностями — перевозить пассажиров, а не участвовать в никому не нужной слежке за ними! И где, интересно знать, засветился мой гадский проездной билет и дал им повод заподозрить меня в «нестандартных перемещениях»?
— Кажется, я уже хочу, чтоб меня арестовали, — пробормотал я.
Сопливый откинулся на спинку сиденья и вопросительно поднял брови.
— Неужели? И что за преступление ты совершил?
— То есть как? Разве не преступление ездить в общественном транспорте непонятно куда и зачем?
Прыщавый устало закрыл глаза и потер их костяшками больших пальцев.
Сопливый притворно вздохнул.
— Маркус, пойми, мы не враги тебе. Но мы используем методы, направленные на то, чтобы выявить и обезвредить наших общих врагов — террористов и наркодилеров. Предположим, что ты в самом деле торгуешь наркотиками. Проездной билет дает тебе удобную возможность распространять их по всему городу: кто ты, откуда — никому неизвестно.
— Чем плохо оставаться неизвестным? Томаса Джефферсона, к примеру, вовсе не парило, что немногие знали о его авторстве текста Декларации независимости. Да, кстати, я уже арестован?
— Отвезем его домой, — предложил Прыщавый. — Заодно с родителями поговорим.
— Вот отличная идея, — подхватил я. — Моим родителям наверняка будет очень любопытно узнать, как расходуются доллары, уплаченные ими в виде налогов на…
Я все-таки перегнул палку. Сопливый уже протянул было руку, чтоб открыть дверь, но, услышав мои слова, резко развернулся ко мне, злобно оскалясь, с набухшими венами на шее.
— Почему бы тебе не заткнуться прямо сейчас, пока у тебя еще есть такая возможность? После всего, что произошло за последние две недели, ты мог бы напрячься немного и содействовать работе полиции. А знаешь, что — тебя, пожалуй, стоит арестовать! Посидишь денек-другой в тюрьме, пусть твой адвокат побегает, поищет тебя. А за это время многое может случиться. Очень многое! Ну так как, ты все еще хочешь, чтоб мы тебя арестовали?
Я промолчал. Только что у меня со злости голова шла кругом, а теперь от страха потерялся дар речи.
— Простите меня, — выдавил я, испытывая знакомое ненавистное чувство к самому себе за сказанное.
Сопливый пересел на переднее сиденье, Прыщавый включил передачу, и мы покатили по Двадцать четвертой и дальше через Портеро-Хилл. Мой адрес они прочитали в удостоверении.
На их звонок дверь приоткрыла мама, не снимая цепочки. Она оглядела посетителей через щель, увидела меня и спросила:
— Маркус, кто эти люди?
— Мы из полиции, — сказал Сопливый. Он показал маме свой значок, дав ей время хорошенько рассмотреть его — не махнул небрежно, как у меня перед носом. — Можно войти?
Мама прикрыла дверь, сняла цепочку и впустила их в дом. Копы ввели меня вместе с собой. Мама обозрела нас троих суровым взглядом, как у нее иногда здорово получалось.
— Что все это значит?
Сопливый показал рукой на меня.
— Мы хотели задать вашему сыну несколько формальных вопросов по поводу его передвижений, но он отказался отвечать. Тогда мы решили привезти его сюда, надеясь, что вы нам поможете.
— Он арестован? — Мамино английское произношение звучало особенно заметно. Милая мама!
— Мэм, вы гражданка Соединенных Штатов? — спросил Прыщавый.
Мама бросила на него взгляд, от которого посыпалась бы штукатурка.
— А что, не видно? — сказала она с прикольным южным акцентом. — Может, я арестована?
Копы переглянулись.
Прыщавый продолжал вызывать огонь на себя.
— Похоже, наш разговор начался немного не так. Видите ли, действуя в рамках новой проактивной программы обеспечения безопасности, мы идентифицировали вашего сына как пользователя общественного транспорта с нестандартной схемой передвижений. В наши обязанности входит проведение дальнейшего расследования в отношении лиц, чьи поездки по городу носят необычный характер либо чья внешность соответствует описанию подозреваемых.
— Постойте-ка, — перебила его мама. — Откуда вам известно, по какой схеме передвигается мой сын общественным транспортом?
— Проездной билет, — пояснил Прыщавый. — По нему можно проследить маршрут.
— Вон оно что, — протянула мама, скрещивая руки на груди. Этот ее жест не предвещал для копов ничего хорошего. Уже то, что она не предложила им по чашке чая, по маминым понятиям, считалось недружественной акцией. Почти все равно что заставить их общаться с хозяевами дома через почтовую щель в двери. Но раз уж она скрестила руки на груди — для них это добром не кончится. В эту минуту мне страшно захотелось пойти и купить ей большой букет цветов.
— Ваш сын отказался объяснить нам, чем обусловлен необычный характер его передвижений.
— И вы утверждаете, что можете причислить моего сына к террористам только из-за того, как он ездит на автобусе?
— Таким способом мы охотимся не только на террористов, — начал растолковывать ей Прыщавый. — На торговцев наркотиками. На членов подростковых банд. Даже среди магазинных воришек попадаются достаточно сообразительные, чтобы после кражи постараться запутать следы.
— Значит, вы полагаете, что мой сын торгует наркотиками?